заниматься.
– Иди, иди! чего сталъ? – понукалъ Ермолаичъ Самсонова, дергая его за рукавъ. – Тоже грамотей нашелся! Ну, подумайте!
Нехотя поплелся тотъ за старикомъ. Господа же принялись опять за свое "серіозное дѣло".
– Уморительный старикашка съ своей поговоркой, – говорилъ Александръ Ивановичъ, собирая карты. – Экая шваль вѣдь пошла, экая шваль: ни живого человѣческаго лица! Ну, подумайте!
Дѣйствительно, счастье ему измѣнило; брать его то-и-дѣло объявлялъ квинты, четырнадцать тузовъ и насчитывалъ за шестьдесятъ и за девяносто. Александръ Ивановичъ потерялъ терпѣніе.
– Нѣтъ, въ пикетъ тебѣ теперь безсовѣстно везетъ! – сказалъ онъ. – Заложи-ка лучше: банчикъ.
– Могу; но сперва дай-ка сосчитаемся.
При разсчетѣ оказалось, что запись младшаго брата превышала запись старшаго на двѣнадцать рублей.
– Вотъ эти двѣнадцать рублей и будутъ моимъ фондомъ, объявилъ онъ.
– Только-то? Тогда я ставлю сразу ва-банкъ.
Но счастье не повернулось: карта понтирующаго была бита и фондъ банкомета удвоился.
– Ва-банкъ!
Фондъ учетверился.
– Ва-банкъ!
– Да что-жъ это, братъ, за игра? – замѣтилъ Петръ Ивановичъ. – Ты будешь этакъ удваивать кушъ, пока не сорвешь наконецъ банка?
– Это – мое дѣло.
– Ну, нѣтъ! Предѣлъ ставкамъ долженъ быть. Еще два раза, такъ и быть, промечу.
– Еще десять разъ, голубчикъ!
– Ладно, пять разъ – и баста.
Но всѣ пять разъ удача была опять на сторонѣ банкомета. Проигравшійся съ досады плюнулъ и помянулъ даже чорта.
– Полторы тысячи съ лишкомъ! Да y меня и денегъ такихъ нѣтъ.
– Такъ вотъ что, Саша, – предложилъ Петръ Ивановичъ. – Я смараю тебѣ всю сумму; уступи мнѣ только всѣ права на Самсонова. – Какъ такъ?
– А такъ, что до сихъ поръ онъ принадлежалъ намъ обоимъ; а впредь онъ будетъ исключительно мой.
– Что за фантазія!
– Ну, чтожъ, идетъ?
– Идетъ!
Петръ Ивановичъ стеръ со стола всю свою запись, а затѣмъ крикнулъ:
– Самсоновъ!
Самсоновъ показался на порогѣ.
– Подойди-ка сюда. До сегодняшняго дня y тебя было двое господъ: вотъ Александръ Ивановичъ да я. Теперь мы заключили съ нимъ полюбовную сдѣлку: онъ уступилъ мнѣ всѣ свои права на тебя.
Сумрачныя еще черты молодого камердинера просвѣтлѣли.
– Такъ-ли я уразумѣлъ, сударь? У меня будетъ одинъ всего господинъ – ваша милость; а y Александра Иваныча одинъ Ермолаичъ?
– О Ермолаичѣ y насъ рѣчи не было; онъ остается при томъ, при чемъ былъ. Но ты, понятное дѣло, не долженъ отказываться помогать иногда старику.
– Да я со всѣмъ моимъ удовольствіемъ.
– А такъ какъ надъ тобой нѣтъ отнынѣ уже другой власти, опричь моей, то я разрѣшаю тебѣ обучиться и грамотѣ, и письму, и счету.
Самсоновъ повалился въ ноги своему единственному теперь господину.
– Ну, это ты уже напрасно, этого я не выношу! –