Арни начал следующий свой анекдот, и мы окружили их.
– Бог ты мой! Ой, я не могу! – запричитал Папаша.
– А вот совсем свежий, Папаша. Один парень ехал по пустыне. Смотрит, по дороге скачет голый мужик, а руки и ноги у него связаны веревками. Парень остановил машину и спрашивает мужика: «Эй, приятель, что это с тобой случилось?» И мужик рассказывает: «Ну, ехал я на своей машине. Смотрю, на дороге голосует какой-то парень. Я остановился, а эта сука наставил на меня свою пушку и велел раздеться, потом связал меня и отхарил в жопу!» – «Ах, вот оно что», – сказал парень, вылезая из машины. «Да, представляешь, поставил раком и вдул!» – «Ну, – ответил парень, расстегивая ширинку, – я думаю, сегодня у тебя не очень счастливый день!»
И снова Папаша хохотал, согнувшись пополам.
– Ой, я не могу!.. Ой, нет! НЕТ! ОХ… ЧЕРТ… УМОРА… БОГ ТЫ МОЙ!..
Наконец он успокоился.
– Уф, черт, – заговорил он потише, – чуть не уссался…
– Может, киношку посмотрим, Папаша?
– Ой… Ну ладно, давайте.
Кто-то из ребят закрыл дверь, и Папаша опустил грязный экран. Потом включил кинопроектор. Фильм был паршивый, но это было лучше, чем ковыряться в ржавом металлоломе. Бензин впрыскивался вместе с воздухом в цилиндр, свеча выдавала искру, происходило возгорание, и взрыв толкал поршень вниз, а шатун вращал коленчатый вал. Клапана то открывались, то закрывались. Поршень продолжал бегать вверх-вниз и раскручивать вал. Ничего интересного на экране и собачий холод в мастерской, но можно было вжаться в спинку кресла и думать обо всем, что пожелаешь. И никаких кровоточащих суставов, разбитых о дурацкое железо.
Мы так и не разобрали и не собрали вновь наши двигатели, и я не могу сосчитать, сколько раз мы посмотрели этот фильм. Анекдоты Уайтчепла не иссякали, и мы смеялись, смеялись над ними, запрокинув головы, даже если они и не были смешными, но громче всех ржал Папаша Фарнсуорт, согнувшись пополам и обхватив свое пузо:
– Ой, я не могу! Бог ты мой! Ой, нет, нет, нет!
Отличный парень, мы все его полюбили.
24
Наша учительница английского языка и литературы мисс Гредис была неподражаема. Блондинка с чуть-чуть длинным остреньким носом. Ее нос был не очень хорош, но этот маленький недостаток терялся на фоне массы достоинств. Она носила облегающие платья с глубоким декольте, черные туфли на высоком каблуке и шелковые чулки. Она была как прекрасная змея с восхитительными ногами. За свой стол мисс Гредис садилась только для того, чтобы провести перекличку, потом она неизменно вставала и водружалась на него верхом. Она сидела, закинув ногу на ногу, и ее юбка, будто ненароком, задиралась. Мы не могли налюбоваться на эти колени, бедра. Ничего подобного мы не видели. Лили Фишман не в счет, она все же женщина-девочка, а мисс Гредис – женщина в полном соку. И мы каждый день на протяжении всего урока не сводили с нее глаз. Не было в нашем классе парня, которого не охватывала бы тоска, когда раздавался звонок, возвещавший о конце урока английского. Мы часто обсуждали ее поведение.
– Вы думаете, она хочет, чтобы ее выебали?
– Нет,