не подходит, ты оказался тут случайно. Я только что обсуждала это с Гидеоном по телефону. Мы купим его у тебя. Тебе нравится Бристоль, и тебе необходима перемена обстановки.
– Хватит, Пат, ты ненормальная. Я иду спать.
– И еще одно. Теперь, когда папа умер, я хочу быть в том комитете.
– Каком комитете?
– «Комитете поддержки» книги. Он состоял в нем, от нашей семьи. Теперь я должна занять его место.
– Ты не имеешь к этому никакого отношения, – сказал Джерард.
– Вы тратите наши деньги.
– Нет, не тратим.
– Папа так это понимал.
Джерард поднялся наверх. Солнце било в окно. Он задернул шторы, откинул одеяло и начал раздеваться. Лег и стал вспоминать немыслимые события минувшей ночи, которые сейчас казались беспорядочными, чудовищными и зловещими, слова сестры, которые будто тяжелым облаком висели над мертвым телом, лежавшим так недвижно и так близко, лицо под саваном. Бедный мертвый отец, думал он, как если бы отца терзали страшные муки, муки самой смерти. Он уткнулся лицом в подушку, застонал, и из глаз его потекли горячие скупые слезы.
– И что ты намерена делать? – спросил Дункан Кэмбес.
– Уйти, – ответила Джин.
– Возвратишься к нему?
– Да. Извини.
– Ты заранее договорилась встретиться с ним?
– Нет!
– Значит, вы решили это прошлой ночью?
– Ночью или не ночью или этим утром. Мы словом не обмолвились прошлой ночью. Ни единым словом.
Глаза Джин Кэмбес расширились и засияли.
– Думаешь, он ждет тебя?
– Я ничего не думаю… просто ухожу. Должна уйти. Мне очень жаль. Уйти прямо сейчас.
– Я ложусь спать, – сказал Дункан, – и тебе советую. Советую, прошу, не уходи. Останься, не торопись, пожалуйста!
– Я должна уйти немедленно, – ответила Джин. – Не могу ждать. Это… невозможно… неправильно.
– Пошло, не стильно?
Это были первые слова, которыми Дункан и его жена обменялись после того, как покинули квартиру Левквиста. Они молча дошли до машины, молча, Дункан почти всю дорогу спал, доехали до дому. Сейчас они находились в гостиной своей квартиры в Кенсингтоне. Вернувшись, оба почувствовали настоятельную необходимость сбросить с себя мятое вечернее облачение и, разойдясь по разным комнатам, торопливо, словно вооружались для битвы, переоделись в более скромную одежду. Дункан стянул с себя мокрые и грязные брюки и надел старые вельветовые, свободную голубую рубаху, не застегивая и не заправляя. Джин стояла перед сидящим Дунканом в желтом с белым кимоно поверх черной нижней юбки и черных чулок, яростно запахнутом на талии. Лицо Дункана уже не пылало от выпитого, но выглядело усталым, распавшимся, нездоровым, бессмысленное и массивное, бледное и обрюзгшее, покрытое мягкими, как бы проведенными карандашом, морщинами. Он сидел неподвижно, пристально глядя на жену, чуть подавшись вперед, крупные руки свисали с подлокотников. Он умылся и почистил зубы. Джин смыла искусно нанесенную косметику и причесала густые