я его жена. Там, у скамейки сказал, что тебе все равно. Но тебе не все равно. И каждый день ты покупал меня, чтобы свести с ним счеты. Чтобы поломать все, что у нас с Сережей еще было. Доказать себе и мне, что за деньги можно купить все. И купил меня. Может быть, ты даже взял бы меня такой, какая я есть, зная, что я дрянь, и выхожу за тебя из—за денег. А, узнав правду, мстил бы мне за свое великодушие, за свое унижение, за то, за что оплатил. Но так мне не нужно…
– А как тебе нужно?
Ксения села на диван и уткнула подбородок в кулаки.
– Откуда ты знаешь, что я делал бы? – с грустной иронией спросил Борис и внимательно посмотрел на девушку. – Откуда в тебе это? Ведь я тебя люблю. И знаю, гадости, о которых ты говоришь, ты никогда бы не сделала. Думать и делать, не одно и тоже.
Он помолчал.
– Родители знают?
– Да. Я утром им рассказала…
Борис кивнул. Первым его порывом было уйти. Но завтрашний день со всей его чехардой, которую все равно кому—то придется растаскивать, толкался в воображении. Машины, гости, наряды, видео, продукты, вино. Столько сил положено! Борис мстительно хватался за обидные ответы на несправедливые упреки. И тут увидел себя глазами Ксении. Он признался себе: она права. Он ненавидел Красновского и как любой мужчина отвоевывал любимую женщину у соперника. Но теперь считаться не с кем. Решается их с Ксюшей жизнь:
– То, как ты поступаешь, еще большее зло, чем – то, в котором ты меня винишь! – проговорил Хмельницкий. – Возможно, меня не за что любить и уважать. Но разве я совершил низость и бросил в беде любимого человека? Ты покаялась перед ним, передо мной, признала сделанное тобой зло. И все? А мне, твоим родителям, моей маме, моим друзьям остается расхлебывать все это. Не слишком ли просто? Твой… парень лежит там, в гробу, – Борис ткнул пальцем на стену. – И те, кто придут завтра, поймут, что играть свадьбу под носом у его родителей кощунство. А те, кто не поймут, черт с ними! Но никто не поймет, за что ты обо всех вытерла ноги, спекулируя памятью Сергея.
– Что ты предлагаешь?
– Не знаю.
Борис тяжело вздохнул.
– Скажи, ты меня хоть немного любишь? – Он боялся смотреть в ее глаза. – Ведь было у нас что—то хорошее!
Ксения потупилась.
– Да, люблю! – выдохнула она. – Но иначе поступить не могу. Это его ребенок.
Хмельницкий медленно раскатал рукава рубашки и поднялся.
– Давай сегодня ничего решать не будем, – проговорил он. – У нас еще есть время.
На кухне Каретников капал жене и себе корвалол.
Хмельницкий в прихожей надел туфли.
– Боря, погоди—ка! – негромко позвал Александр Николаевич. Он встал в кухонном проеме боком к Борису и виновато смотрел ему в ноги. – Ты прости нас. Мы завтра, как—нибудь уладим. В загсе и вообще. Так что не беспокойся.
Вера Андреевна, заплаканная, не вставая с табуретки, выглянула из—за мужа. Она согласно закивала и высморкалась в салфетку.
– Что же