вырезал Nimbus 2000, для истории. Придет время – в городской музей ее передам. Безвозмездно.
Разин зашелся самодовольным хохотом. Маргарита, все еще пребывая в переживаниях за отчаянного безумца, собеседника не поддержала, но все же слегка улыбнулась – приличия ради.
В этот момент из-за поворота реки показался «Скводрон» и шедший вровень с ним катер.
– Эх, забубенная головушка. Как я и говорил: жив наш курилка, – одобряюще пробасил Разин.
– Он много курит? – спросила Маргарита. Ей почему-то хотелось, чтобы этот безумец был хоть в чем-то благоразумен.
– Чтоб Иноземцев смолил? Окстись! На кой мне неправду болтать. Он тут дошкуляет всем своими запретами. Скоро токма дома под одеялом и можно будет цигарку засмолить. Дюже правильный он. И отчаянный, яростный. Прям удалец-молодец. За что и любим заезжими бабешками. Вон, глянь-ка: сидят, переживают истошницы.
Разин кивком головы указал на соседнюю лавочку. Маргарита поворачиваться не стала, но глаз чуть скосила. Действительно, две ухоженные, молодящиеся дачницы исключительно приятной наружности. Горячим взглядом прямо-таки всверлились в приближающийся катер. Когда объект был метрах в пяти от берега, дамы привстали и приветливо, одобрительно загалдели. Радостно заерзал пристроившийся с ними на лавочке худосочный гимсовский инспектор, терпеливо ожидавший возвращения казенного катера. Иноземцев же сочувствующую публику и вежливым взглядом не почтил. Лицо его от ярости было белее белого и ходило волнами – подобно реке, взбудораженной причалившими судами.
– Все на берег, живо. Все до одного, – заорал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Наконец-то узрев переминавшегося с ноги на ногу инспектора, завопил еще громче. – Что стоишь? Протокол составляй. Свидетелей опроси.
Увидев, что на берег спустился дрожащий от страха рулевой – белесый верзила лет пятидесяти, Иноземцев ринулся к нему и рубанул рукой по киселеобразной губе, которую тот как раз нервно покусывал:
– Наука тебе будет, чтобы в следующий раз своей головой думал…
На белой рубашке бедолаги тут же появились гранатовые капельки. Взбешенный Иноземцев вознес было руку, чтобы преподать еще один урок, но в ту же секунду со скамейки сорвалась Маргарита, ввинтилась между рулевым и Иноземцевым и завопила что есть мочи:
– Не смейте! Остановитесь! Он вам в отцы годится (здесь она, конечно, обсчиталась). Это низко и подло – бить человека, пользуясь своей властью.
Иноземцев нервно дернул бровью и уставился на Маргариту, пытаясь испепелить ее негодующим взглядом. Он был, безусловно, задет выпадом незнакомки. Как говаривал Стендаль, «всякое дельное замечание задевает». Но здесь дело было не только в справедливой критике, ибо Маргарита не ограничилась одними лишь гневными речами. Она самым решительным образом схватила агрессора за руку – что было силы врезаясь ухоженными ногтями в его загорелую кожу. Проштрафившийся рулевой тут же оживился и довольно пробасил:
– Маленькая