с пяти лет, в этом – с семи. В примечании отмечено, что трагедия произошла на глазах маленькой Люси. Но, видимо, не настолько маленькой, чтобы не понимать всего ужаса происшедшего, поэтому Люся долго не говорила.
Бондарчук Витя определен в детский дом с 7 лет. Поступил сначала в больницу в состоянии дистрофии и завшивленности. Родители оба живы, но лишены родительских прав по причине своей болезни – хронического алкоголизма.
Родители Дымковой Тани в розыске. Если после запросов в пять ближайших областей они не найдутся, она получит статус сироты. Таня успела побывать в четырех детских домах разных регионов, площадь которых в несколько раз больше площади Европы. Из этих детдомов она «делала ноги». Находилась милиционерами преимущественно на вокзалах, один раз даже на водном вокзале в Волгограде. Помещалась в детприемник, откуда препровождалась в очередной приют.
Заманова Галя имеет биографию, почти в точности повторяющую историю Бондарчука. Имеет старшего брата, обучающегося в 9-м классе. Подчиняется только ему и никому другому (это в личном деле не написано, это – из собственных наблюдений).
Интересна история жизни Черепанова Толи. Его родители – торговцы наркотиками. Когда их посадили, Толя жил с дядей по отцовской линии. Дядя, судя по всему, был вор и бандит, причем мелкого пошиба. Через два года дядя погиб в драке, а Толя определен в Тюленёвский детский дом. Под руководством дяди Толик осваивал сложную и интересную профессию форточника, за что и был поставлен на учет в милицию. В детском доме Толик квалификацию оттачивал, воровал деньги из воспитательских сумок, лазил по домам местных жителей и практиковался в мелком бандитизме.
Подведем итог: реальных сирот в моем классе нет. У каждого есть хоть один живой предок, который одарил своего ребенка лишь одним – дурными генами.
Вдруг я вспомнил ужасные Люсины ботинки и решил попутно сделать доброе дело, попросить дать ей нормальную обувь. Знакомство с воспитателями и завхозом прошло очень успешно, но безрезультатно. Все они были милы и обаятельны, но обуви другой дать не могли. В поисках черевичек я добрался и до царя – директора.
Евграф Семенович лет так через десять мог с натяжкой называться Семенычем, но на Евграфа не тянул принципиально. Средних лет мужичок, небольшого роста и обычной рабоче-крестьянской внешности, из особых примет имеет только одну – во время разговора все время вставляет фразу – «етс самое».
– Здравствуйте, Алексей Петрович, подождите меня, я, етс самое, на минутку отлучусь, посидите, етс самое, вот тут на диванчике, на рыбок посмотрите, нервы успокойте, – поприветствовал меня Евграф Семенович и скрылся за дверью.
Рыбки действительно забавны. Смотреть на рыбок я любил, потому что их толкотня в аквариуме отчетливо доказывает бессмысленность бытия. Если и был какой-то смысл существования их ограниченного стеклянными стенками мира, то только в загадочном и периодичном появлении корма.
Мой мир ограничивался с одной стороны рекой, с другой – лесом, зарплата также появлялась загадочно и периодично,