Помоги, Аркадьевич, общее дело делаем.
– Ладно! Будет тебе ОМОН. Роты хватит? Ха-ха. Много? – Стива потянулся к блокноту. – Жди завтра в одиннадцать ноль-ноль микроавтобус. Бойцы свое дело знают. Ты там особенно не напирай. Чтоб все, как говорится, в рамках. Без фанатизма. А? Запомнят, запомнят. Всю жизнь помнить будут. Отзвони, как все прошло. А? Само собой. Бывай.
Сунув телефон в нагрудный карман, он поднял глаза на майора:
– Так о чем это я?
– Вы говорили о патриотическом векторе.
– Вот именно! Я подчеркиваю, преступная деятельность национальности не имеет, – Стива говорил вкрадчиво, для убедительности подтверждая конец фразы движением головы, – это должна понять общественность, это должны понять наши бойцы. Но мы и наши подчиненные должны понять и другое: правоприменительная практика является концентрированным выражением патриотизма. Только настоящий патриот во исполнение приказа может подняться до осознания высокой миссии стража закона.
Майор Джамшидова смотрела на Стиву во все глаза, и он чувствовал себя прекрасно. Но Стива знал меру и говорил ровно столько, сколько нужно, чтобы женщина, слегка воспарив если не от комплиментов, то по крайней мере от умных слов, которые делают ей честь как коллеге, не заскучала и приняла бы их на свой счет наподобие романса. Хорошая песня на любом языке звучит как признание.
Когда Джамшидова встала, оба вдруг поняли, что между ними образовалось поле притяжения. Мешала служебная обстановка, но было ясно: рано или поздно все случится, и казенный кабинет, возможно, станет их главным прибежищем. Покачиваясь на каблуках, майор вышла, оставив Стиву предаваться мечтам и раздумывать над тем, почему одна только мысль о такой возможности возбуждает его сильнее, чем все тактильные ласки жены. Он хорошо помнил, как в юности также истекал желанием, мечтая о преподавательнице государственного права. Она была много старше его, наверное такого же возраста, что и Джамшидова. Он не назвал бы ее красивой, даже кокетства в ней не было. Был авторитет, непререкаемая уверенность, сухое белое тело со струнами сухожилий на руках и ногах. Черные туфли, попирающие паркет, завораживали его: он с трудом отводил от них взгляд. Ни одна хихикающая и податливая знакомая его возраста не оказывала на него такого действия.
«Интересно, как сын переживает пору влюбленности? – подумал он. – Нет, нынешнее поколение серьезнее нас. У них больше информации, они про это уже все знают и не питают такого интереса, как мы. Головой работают. Вон мой Филипп – арабскую поэзию изучает, не что-нибудь. Приятель его геополитикой интересуется, на митинги ходит. Прилип к Филиппу. Или Филипп прилип? Тьфу-ты!»
«Надо устроить так, чтобы они поменьше общались, – решил Стива. – Рано ему лезть в политику. Политикой в наше время заниматься – все равно что собирать грибы, пользуясь словесным портретом своей бабушки. Лучше бы учился как следует. А то чуть что: Филипп, расскажи, Филипп покажи. Филипп и рад стараться».
К слову сказать, когда этим вечером Стива пришел домой,