он им голову, – озабоченно сказал Стива.
– Брось! Разберемся!
– Хоть брось, хоть подними! Когда разберемся, поздно будет. Опасный возраст, опасное время.
– Может, ты и прав, – оглядываясь на дочь, почти согласился приятель.
На следующий день Стива вызвал толстого майора, который был в оцеплении. Стул, на котором сидела Джамшидова, недовольно скрипнул.
– Вы что же вчера как не родные стояли? – попенял майору Стива.
– Обеспечивали согласно приказу.
Стива уставился в стол.
– Другими словами, – наконец начал он, – ты хочешь сказать, что теперь не вмешиваетесь. Тогда кто?
Майор пожал плечами: начальству виднее.
– Пока никто. Может, ваши? А может, хитрость какая?
– Ваши, наши, – проворчал Стива, глядя на короткую стрижку майора.
Он вспомнил вчерашний разговор с соседками и прищурился.
– Может, эти, «скинь кеды»? – К нему вернулось хорошее настроение.
– Нет, скины вряд ли, – подумав, не согласился майор.
– Ежику ясно, что не они, – весело сказал Стива. – Значит, следует кого-то выдумать? Черную сотню навыворот.
У него даже дух захватило от открывающейся перспективы. Патриотизм тоже можно клонировать. Он тепло простился с толстым майором: тот оказался славным парнем, навел его на потрясающую мысль.
До конца рабочего дня Стива находился в приподнятом состоянии духа.
Однако светлое завтра еще не наступило. Кислотные краски матрицы и не думали исчезать. А своя проблема в лице Игоря осталась.
Стива понимал, что люди, нравственно нейтральные, предпочитают силу правде. Сам он себя к таким людям-нейтронам не относил, но другого выхода, кроме применения силы, не находил. И тогда он решил, что применение силы – это смелое и принципиальное решение. Он забыл, что смелым и принципиальным оно может быть, когда силы по крайней мере равны. В противном случае человек в ослеплении мнит себя равным небожителям. А небо самозванцев не терпит.
Стива, как хищник, не подавая виду, зорко следил за жертвой и ждал удобного случая. Ждать пришлось недолго.
После похолодания наступили наконец теплые деньки, а с ними выдохлись бдительные экзамены. Молодые глаза заблестели, тела ласкала легкая ткань, походка стала стремительной: чувство свободы, даже временной, освежает.
В четверг солнце, казалось, не собирается покидать небосклон. Дети куда-то пропали, и Стива с женой сидели во дворе на лавочке, поджидая Филиппа и Александру. По асфальтовым дорожкам курсировали с колясками мамаши. Стива не без помощи жены узнавал в них вчерашних школьниц, незаметно выросших на его памяти в старой московской многоэтажке. В Москве время течет быстро.
Кажется, эту мысль он высказал вслух.
– Москва вообще задыхается, – лениво согласилась жена.
– Столица нашей родины, – сказал Стива.
– Жить в ней стало неуютно, – сказала жена.
– Я бы столицу перенес, – сказал Стива.
– В Петербург?
– Счазз. Питер пусть отдыхает, – Стива