Обратно я в час.
– Я завтра поеду, – не задумываясь, выпалила Катя (наверное, это желание было сродни любопытству, с которым ребенок сует пальцы в розетку).
– Тогда не со мной, – Толик покачал головой, – завтра у меня выходной. Чего ездить, если народа нет? Обратно и так, похоже, порожняком придется идти.
Катя пожала плечами – не он, так другой, еще есть и автобус, правда, тащится он в три раза дольше за те же деньги.
Толик уехал, попутчики с заднего сиденья уверенно направились к переходу, видимо, зная, куда им нужно, и Катя осталась одна, заворожено разглядывая огромные дома, от которых давно успела отвыкнуть.
Золотая листва, контрастируя с голубизной неба, создавала такую торжественную цветовую гамму, что, и люди, и автомобили, и даже яркие рекламы превратились в невзрачный фон для чего-то огромного и вечного – на них просто не хотелось обращать внимания, погружаясь в царственную осень. …А небо-то одно на всех, независимо от того, кто ты и откуда приехал, и потому не надо ничего бояться…
Раскрыв записную книжку, Катя нашла страничку с номерами маршруток, идущих к тете Люде. Одна из них, словно специально, остановилась чуть в стороне, призывно распахнув дверь. Остановку Кате подсказал водитель, а дорогу она помнила, ведь прожила здесь целых три года, пока училась. Только все вокруг здорово изменилось; хорошо, хоть дом остался прежним. Да и тетя Люда осталась почти прежней, очень похожей на мать – такой же колобок с маленькими глазками.
– Заходи, – она пошире раскрыла дверь и обняла племянницу; они трижды потерлись щеками, имитируя поцелуй, – быстро ты собралась. Мать, поди, отговаривала?
– Да нет, – Катя пожала плечами, – только не пойму, чего вы все отказываетесь от этой квартиры? Что в ней такого?
– Ничего, наверное… – тетя Люда вздохнула, – это трудно объяснить. В молодости мы столько от Нинки натерпелись, что на старости не хочется вспоминать. Сидишь иногда, думаешь – это, вот, могло получиться по-другому, если б не она, а тогда бы и это было не так, и это… сразу вся жизнь кажется неправильной. По молодости считаешь, что все всегда можно исправить, а к старости понимаешь, что никогда ничего изменить нельзя – все в этой жизни делается раз и навсегда, – тетя Люда снова вздохнула, – а тебе-то чем плохо? Хочешь, продай ее – район, по нынешним меркам, престижный; а хочешь, приезжай и живи, – она взглянула на часы, – ну что, поедем к нотариусу?
Катя не верила, что одни лишь неприятные воспоминания способны заставить отказаться от квартиры; что-то за всем этим крылось другое, но разгадку, похоже, никто не собирался ей сообщать. Она разглядывала прихожую, ожидая, пока тетя Люда переоденется, и мысли в голове крутились самые разные; одна из них показалась Кате важной.
– А ваша дочь претендовать не будет? – крикнула она.
– Ты что?!.. – послышалось из-за двери, – Танька и возвращаться сюда не собирается!.. Не, на всякий случай, я ей в Питер позвонила, так она хохотала до упада – я, говорит, в месяц зарабатываю больше, чем три таких