во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города», Митя закончил десятый класс. Будучи шестнадцатилетним юношей, он все-таки успел поступить в МГУ, но когда началась эвакуация университета в Ашхабад, Ноженко остался в своем родном городе. Еще, наверное, потому как в одной из бомбежек Московского метрополитена, погиб его отец, осиротив не только своего единственного сына, супругу, но и двух младших дочерей.
После смерти Анисима Петровича, Дмитрий моментально повзрослел, потому пошел работать на завод «Фрезер». Опять же в составе студенческих бригад обезвреживал зажигательные бомбы, работал на строительстве оборонительных сооружений. Митя и после возобновления учебы в университете в феврале 1942 года (прерванном на время обороны Москвы) все свои шаги направлял на то, чтобы как можно скорее попасть на фронт и отомстить за гибель отца. Однако сперва по юности, потом болезни оказался призван в действующую армию лишь в 1943 году.
Попав как говорится «из огня да в полымя»…
Тогда Ноженко оказался в районе Старая Русса Новгородской области, участвуя в наступательной операции советских войск. Позднее старорусскую наступательную операцию будут считать неудачной, так как взятие нескольких сел и деревень обошлось войскам большими жертвами.
Весна в тот год началась рано, вскрыв лед на реках, болотах, превратив землю в студенистую жижу, по которой не то, чтобы бежать, было сложно идти. Пересеченную небольшими оврагами, низкими вытянутыми возвышенностями, мощными и тут уже глубокими воронками, равнинную местность местами все еще покрывали невысокие деревья, такие же изможденные, с кривыми обожженными стволами, без веток, листвы окутанные серо-пепельным дымом. Сизо-черные небеса сыпали с себя бесконечные дождевые капли, которые летели либо отдельными частичками, либо шли плотными потоками наполняя и без того болотистую землю водой. И если раньше она была покрыта толстыми и длинными, точно ковровые дорожки, торфяными мхами, зелеными, да бурыми то в тот год смотрелась лишь клочками некогда былого болотного роскошества. Изорванного, исковерканного многочисленными выемками от выстрелов и бомбежек. Снаряды, кажется, достигали самого дна некогда заболоченных озер, оконцев и даже лужиц, иссушая воду, раздирая саму землю, стволы, ветки и некогда утонувшие корневища. Кое-где все еще имеющиеся подушки сфагновых мхов, буро-серых, чуть видимо курились, и поднимающийся, да опять же стелющийся над ними сизый дым, наполнял местность сладковато-кислым духом слегка приглушающим кровавый привкус на губах и запах в носу.
Из того первого и особенного памятного для Ноженко боя он вынес сильнейшую боль от числа погибших товарищей, бесконечного топтания на месте, где каждый метр давался многочасовыми гудением земли, небес, визгом летящих снарядов, ярко-красным огнем пулеметов, истошными воплями раненных. Юноша помнил, как прижимаясь к стылой, сырой земле грудью и лицом тягостно стонал вместе с ней,