этой участи. Потом эту должность наследовали другие. До недавнего времени проводником тут был Гессе. А теперь вот я.
– И все писатели?
– Увы.
– Ну, я-то не писатель, так что мне это не грозит.
– Если только Вы еще не станете писателем.
– А это возможно?
– Не более и не менее, чем возвращение Вашего портфеля.
– Но это, насколько я помню, зависит только от меня самого.
– Именно так.
– В таком случае, я не собираюсь становиться писателем. И тем более писать произведения об аде.
– Ну, что ж, давайте пока что так и порешим.
– Вот что-то не нравится мне Ваше «пока что».
– Но более точно вряд ли можно определить.
Тут Жан-Поль окончательно справился со штанинами и начал стаскивать мокасины.
Я тоже потянул за шнурки своих ботинок. А потом мы пошли к берегу и начали заходить в реку. Она оказалась вполне приятной температуры.
– Видит грека в реке рак… – вспомнилась мне еще одна дурацкая строчка.
Жан Поль промолчал.
– И все-таки не понятно, – опять встрял я. – Почему я в аду?
Жан Поль безмолвствовал. Потерял охоту к беседе? Или, может, того требовал ритуал перехода через реку?
– Да, кстати, – поинтересовался я, как бы мимоходом. – А как Ваша фамилия?
– Сартр.
– Как?! Да разве же Вы не были атеистом?
– Был.
3
Иди за мной, и в вечные селенья Из этих мест тебя я приведу, И ты услышишь вопли исступленья И древних духов, бедствующих там, О новой смерти тщетные моленья; Потом увидишь тех, кто чужд скорбям Среди огня, в надежде приобщиться Когда-нибудь к блаженным племенам…
Некоторое время мы с Сартром шли по воде молча и сосредоточенно. Я осторожно нащупывал пальцами ног структуру речного дна, а Сартр, похоже, был просто погружен в самого себя.
Но потом, когда я вполне освоился с бродом и перестал напрягаться, он вдруг, словно почувствовав мою готовность продолжать разговор, прервал молчание и огорошил меня вопросом:
– А знаете ли Вы, какими изощренными бывают пытки ада?
Я не знал и, честно говоря, после такой формулировки не больно-то и хотел узнавать. Но, видимо, вопрос был чисто риторический и мое мнение на самом деле никого не интересовало, ибо Сартр, не дожидаясь моей реакции, тут же продолжил:
– Вот, например, нас – писателей – заставляют прочитывать всю ту чушь, которую вдохновенно пишут о нас (естественно, посмертно) наши биографы. И прежутчайшее же это, доложу я Вам, занятие. Так что невольно жалеешь о некогда столь желанной знаменитости и мечтаешь, чтобы и имя твое, и многострадальные твои сочинения поскорее, простите за каламбур, канули в Лету.
Вот Вы об атеизме моем заговорили. И, действительно, откройте любую статейку обо мне и сразу упретесь в этот незыблемый пункт. Но что