гроздья, а от коридоров и каменных полов тянуло прохладой. С этим зданием в османском стиле у Лайлы было связано столько воспоминаний, что она чувствовала себя здесь почти как дома. Именно в этом отеле у нее состоялась первая встреча с редактором «Аль-Айям» Низаром Сулейманом – он тогда предложил ей попробовать свои силы в журналистике. Здесь же она старалась набить перо и записывала лучшие сюжеты. И невинность здесь потеряла. (Ей было девятнадцать, он – французский журналист и курил как паровоз; все вышло неуклюже, и ощущения остались довольно пакостные.) И разумеется, здесь же – кто бы мог сомневаться! – познакомились ее родители и, если верить матери Лайлы, зачали дочь.
«Жуткая тогда была ночь, – рассказывала ей мать. – Гром, молния, ливень, какого ты и не видывала… Настоящий ураган. Иногда я думаю, потому ты такая и получилась». «Какая?» – недоуменно спросила Лайла, но мама в ответ только рассмеялась.
Брак этот был нетипичным. Жизнерадостная девушка из Кембриджа, выросшая в полном достатке, и серьезный молчаливый врач, на десять лет ее старше, полностью посвятивший себя лечению палестинских соплеменников. Они познакомились в 1972-м, на свадьбе общего друга. Александра Бейл – так звали тогда мать Лайлы, – едва окончив университет, приехала как волонтер, чтобы работать в школе для девочек в Восточном Иерусалиме. Будущее свое она представляла очень туманно. А Мохаммед Файзал аль-Мадани трудился по четырнадцать часов без выходных в созданной им больнице в лагере Джабалия в секторе Газа и спасал жизни десятков беженцев.
– Я не могла оторваться от его глаз, – вспоминала мать. – Такие темные, такие грустные. И очень глубокие, словно колодец с черной водой.
Несмотря на свою разительную несхожесть, а может, как раз благодаря ей, родители Лайлы влюбились друг в друга с первого взгляда. Отец не мог устоять перед красотой и веселым нравом девушки, а мать заворожили глубина и основательность ее взрослого ухажера. Через шесть месяцев они поженились – к неописуемому ужасу родителей Александры – и, сократив медовый месяц до одной ночи в отеле «Иерусалим», стали жить в густонаселенном квартале Газы. Там и родилась Лайла – 6 октября 1973 года, в первый день войны Судного дня.
– Настанет день, и малютка совершит великие дела, – пророчествовал счастливый отец, качая на руках новорожденную дочь. – Что-то подсказывает мне, что ее судьба невидимой нитью связана с будущим нашего народа. Когда-нибудь имя Лайлы аль-Мадани будет знать каждый палестинец.
Лайла до беспамятства любила его, в этой привязанности было даже что-то болезненное.
Отец всегда умел успокоить и развеселить. С ним никогда не было страшно. Когда ночью по улицам, зловеще скрипя гусеницами, ползли израильские танки, он брал ее на руки и, нежно гладя шелковистые волосы, убаюкивающим, слегка срывающимся голосом напевал арабскую колыбельную. Когда одноклассники подтрунивали над ее бледной кожей и зелеными глазами и обзывали дворняжкой, отец обнимал ее и утешал: «Они просто завидуют, что ты такая хорошенькая и умная. Ты у меня самая красивая, и я самый счастливый человек на земле!»
С каждым годом ее привязанность к отцу только