на всем протяжении уже была плотно запружена народом и напоминала гигантский шевелящийся рой. Отовсюду слышались голоса, выкрики, внезапный свист, шуршание одежды и шарканье шагов, но над всеми звуками, умаляя их, довлел звенящий гул вертолетов, которых висело в воздухе над морем не менее сотни. Солнце опустилось низко, и вертолеты, подсвеченные от горизонта широким потоком лучей, походили на тучи черных жуков, густо усеявших ало-золотой небесный свод в багрово-коричневых над водою и жемчужно-бирюзовых в высоте облаках. То тут, то там хлопали одиночные выстрелы, шипящие ракеты взмывали вверх и, сгорая, падали в море. Вода была очень высока – мальчик сразу отметил это. Она доходила почти до парапета и все прибывала. Молодежь сидела прямо на гранитных камнях, свесив ноги к воде; множество людей расположилось на тротуарах, мостовой, на крышах автомобилей; в отворенных настежь окнах домов видны были бронзовые от закатного солнца лица, и на всех балконах торчали человеческие фигуры.
Оставив позади морской вокзал, мальчик увидел вдали над набережной яркое сияние. На фоне еще светлого неба оно походило на белый огонь гигантской электросварки. Это была освещенная магниевыми прожекторами театральная сцена. Подойдя к ней ближе, мальчик различил, что вся она окутана белесым дымом. Представление уже началось – грохот электрической музыки доносился оттуда, – и черные толпы людей окружали зрелище. Мальчик не мог видеть того, что происходило на сцене, но догадывался, что там происходит нечто очень интересное, по единодушным возгласам толпы и по тому, что время от времени музыка внезапно смолкала и тогда делался слышным сладкий человеческий голос, многократно усиленный через динамики.
Мучимый желанием поскорее увидеть представление, мальчик торопливо протискивался, проскальзывал между зрителями, получая от подвыпивших мужчин пинки и подзатыльники, и наконец встал на очень выгодном месте возле самых подмостков, откуда было видно все сразу.
Кубический объем сцены до конца в глубину был заполнен обрывками слоистого дыма, который подавался на нее через два отверстия снизу. В дыму на длинной подставке стояли певцы в атласных тогах. На заднике сцены был рельефно изображен величественный дворец на фоне синего неба. Перед дворцом были расставлены искусственные деревья, которые пышно цвели яркими стеклянными соцветьями, от переливчатых пурпурных до оранжевых и желтых. Вокруг них танцевали полуобнаженные балерины и застывали неподвижно, когда музыка прекращалась. Впереди же стеклянного сада на самом краю сцены стоял артист в белом хитоне с драгоценной диадемой на голове. В руках он держал живые цветы. И протягивая обе руки с цветами к зрителям, он возглашал:
– Вы думали, я отвратителен, хитер и коварен! Вы думали, я явлюсь к вам со злобой на уродливом лице и смертоносной ложью на устах и в руках моих будут ядовитые змеи? И вот я перед вами! Но разве уродлив я и безобразен? Разве черные, испачканные кровью одежды на мне? Разве ядовитые змеи обвивают мои руки? Нет! Я пришел к вам в чистых белых одеждах, и в руках моих для вас не ядовитые змеи, а прекрасные цветы!
И он швырнул цветы в толпу перед сценой, а