были ему очень нужны. И эта ложь помогла. Придя в больницу первый раз со страхом, в дальнейшем студенты с большим энтузиазмом ходили туда самостоятельно. И эти посещения приносили благо всем: одним было легче переживать страдания, другие получали удовлетворение от дела, которое совершали.
Есть еще один пример, подтверждающий мысль Акутагавы. Каждый ребенок довольно рано (в четыре-шесть лет) узнает о смерти – существенно раньше способности психики осмыслить это явление. Еще совсем недавно, в XIX столетии, когда практически каждый ребенок сталкивался со смертью брата или сестры, совместные ритуальные действия с многочисленной родней облегчали принятие факта смерти.
Современные мамы, когда ребенок, впервые осознавший идею смертности, обращается к ним со слезами, боясь не столько собственной смерти (подобную мысль ребенок в этом возрасте осознает существенно реже), сколько смерти родителей. Утрата самых близких слишком страшна. Если в этот момент говорить ребенку правду, подтверждая его догадку, что да, родители умрут, это вряд ли принесет облегчение. Попробовав разные варианты ответов, родители понимают, что единственный способ успокоить ребенка, не готового к осознанию явления, – солгать.
Я тоже оказалась в подобной ситуации, когда мой сын в четыре года вдруг понял неотвратимость смерти его близких и стал глубоко и безутешно плакать. Я мучительно искала возможность помочь ребенку. В какой-то момент мне удалась его успокоить. Я солгала, что мама и папа умрут, когда сильно состарятся и сами захотят этого, но потом обязательно родятся заново. Второе рождение было крайне необходимо моему сыну. Он через некоторое время полностью забыл этот эпизод, как и многие другие дети. Обычно мы полностью вытесняем наш первый опыт осознания факта смерти. Мы все проходим эту стадию понимания бренности жизни тогда, когда мозг не готов принять эту мысль. И сказки о втором рождении помогают пережить это. Затем уже в более позднем возрасте каждый заново решает эту проблему, но уже с более зрелыми эмоциями и с более глубоким пониманием жизненных процессов.
Русские пословицы также не против лжи: «Не солгать, так и правды не сказать», «Умная ложь лучше глупой правды». Культура принимает ложь как нечто позитивное.
Что бы ни говорили герои пьесы Максима Горького «На дне», в памяти всплывают взятые из Беранже строки: «Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой».
Получается, что наша культура, и не только наша, внешне декларирует главенство правды, но в общем-то не очень ей и доверяет. Недаром, доказывая что-то, мы оПРАВДываемся, то есть как бы камуфлируем то, что говорим, под правду.
Мы выходим на улицу, сделав макияж, надев парик, одежду, которая скрывает наши недостатки. Это ложь или правда? Девушки наряжаются, идя на свидание, юноши, также стремясь понравиться, покупают цветы. Позднее, когда заключается брак, многие начинают вести себя более естественно, уже не стремятся