похож на густой клей.
– Два часа! – воскликнул Томмазо, который не помнил, говорил ли он девушке, что это блюдо нужно так долго готовить.
– Перед тем как подать на стол, само собой, вынимаешь все кости.
– Дьявол!
– А почему ты спрашиваешь?
– Черт!
– Объясни, что произошло, – терпеливо выспрашивал Бруно. Он разложил крем по порционным горшочкам и убрал в холодильник. Крем подавали в составе сложного блюда из холодных и теплых ингредиентов: чуть подтаявшего персикового мороженого, охлажденного вина, небольшого количества теплого и менее густого сабайона из гусиных яиц, а также шерри «марсала». Крем накрывали сушеными листьями мяты, посыпали жареными бобами и украшали цветочными лепестками.
Когда Томмазо закончил свой рассказ, Бруно спокойно подвел итог:
– И ты подарил ей зайца.
– Да. Лучшего из тех, что получил в «Гильеми».
– Очень романтично.
– Да. Разве нет?
– Другие мужчины дарят цветы. А ты, Томмазо, даришь труп животного. Труп детеныша животного. Причем американке.
Томмазо призадумался.
– Что ж, – продолжал Бруно. – По крайней мере, она не вегетарианка. Их в Америке навалом.
– Ты думаешь, заяц – это ошибка?
Бруно пожал плечами.
– Она спросила, как его освежевать, – вспомнил Томмазо. – Я еще удивился. Ведь большинство женщин знают, как свежевать дичь, разве нет?
– Наверно, на американок это не распространяется.
Томмазо сжал руку в кулак и ударил себя по ладони.
– Куда смотрят их матери? И чему их учат в школе, хотел бы я знать?
– Видимо, приемам орального секса, – сухо произнес Бруно. – Я точно не знаю.
– Черт! Черт! Черт! Да, заяц – это моя ошибка. Нужно было подарить ей tortellini[8]. Любой дурак сможет приготовить tortellini. Даже я смогу их приготовить. Если бы я поехал за чем-нибудь другим, ничего бы не было.
– Si nonnema teneva ’о cazzo, ’a chiammavamo nonno[9], – спокойно возразил Бруно. – Слишком много «если». Почему бы тебе просто не позвонить и не дать ей правильный рецепт?
– У меня нет ее номера. Я дал ей свой и разрешил звонить, если будут вопросы.
– Что ж, если она позвонит, это будет означать, что она не лежит в морге с заячьей костью в горле.
От двери, ведущей в зал ресторана, послышалось тихое позвякивание. Кто-то сдержанно стучал ножом по стакану.
– Пожалуй, тебе пора идти, – осторожно предположил Бруно.
– Черт!
Томмазо быстро облачился в униформу. Черные брюки, белая рубашка, черный галстук, черный пиджак. Франциск, метрдотель, терпеть не может ждать.
Когда Томмазо говорил Лауре, что он повар, это было не совсем правдой, вернее, совсем не правдой. Он не был поваром. Он был официантом, самым младшим официантом, таким младшим, что даже посудомойка Амели могла им командовать.
В тот день в «Темпли» происходил привычный для первого дня каждого месяца ритуал – заполняли libro prenotazioni, журнал предварительных