тревога. Мне многократно раз за разом приходилось спрашивать себя о том, что если бы я где-то, когда-то и в чём-то поступал бы иначе, то смог бы обнаружить этот дом или нет. И на этот вопрос я каждый раз отвечал себе, что нет. Если бы я стал изменять самому себе где-то и в чём-то из-за соображений выгоды, пошёл на какие-то унижения, постарался после окончания школы УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ, согласился отправиться УЧИТЬСЯ в военное УЧИЛИЩЕ, когда оказался в УЧЕБНОЙ части, согласился остаться на сверхсрочную службу, то не смог обнаружить этот дом. Когда я пытался представить себя поступавшим иначе где-то и в чём-то, то сам себе становился отвратителен.
Перебирая и просматривая в ПАМЯТИ СОБРАННОСТЬ ОТРАЖЕНИЙ, я задавался одним вопросом и ответ на него оставлял под сомнением, оставлял как неокончательным, потом задавался другим, ответ на который подтверждал верность предыдущего ответа, и этот ответ мог быть оставлен мной под сомнением. Один ответ ДОЛЖЕН был подтверждать верность другого. Так мной выстраивались длинные цепочки из вопросов и ответов на них. И в этих цепочках НЕ ДОЛЖНО было быть НИЧЕГО противоречивого, НИЧЕГО упущенного из виду, и верность всех полученных ответов ДОЛЖНА была проверяться и перепроверяться. Перепроверяя верность полученных ответов, я мысленно проносился то в одну, то в другую сторону вдоль этих цепочек. Эти цепочки ветвились. Мне приходилось даже разворачивать ВОКРУГ своей оси уже ствол какого-то ветвистого дерева из вопросов и ответов, чтобы просматривать его со всех сторон, чтобы НИЧЕГО от меня НЕ СКРЫЛОСЬ. Я боялся что-то ПРОПУСТИТЬ и не собирался оставить что-то с пренебрежением и безразличием, чтобы не оставить где-то как какую-то ДЫРУ, в которой что-то предательское могло оказаться для меня. Я не собирался оставлять даже совсем чуть-чуть такого места, где мог в чём-то обмануться.
Тот долговязый и тощий, которого я считал своим другом, почти на такую же сумму, которую я собирался отдать за дом, подорвал своего отца. Мне становилось страшно из-за того, что потом может оказаться так, что я СДЕЛАЛ то же самое, что я сам такой же, как и тот долговязый и тощий, раз СВЯЗАЛСЯ с ним. Мне не давал покоя один вопрос: если что-то готово было похоронить и в Армении, и на Алтае, что будет лучше: остаться с деньгами или остаться без денег? Если дом купить, то за него придётся отдать все наши деньги. С деньгами мы могли дольше продержаться, чем без денег. С деньгами нам приходилось остаться в уже обветшавшей палатке. Ей уже недолго оставалось стоять там, где она стояла. Разве бревенчатый дом был не лучше неё? Покупая дом на Алтае с переездом в такую даль, мы уже точно лишались права на получение жилья, как пострадавшие от землетрясения. Но разве сами эти надежды на получение жилья в зоне бедствия не стали уже какими-то призрачными? Разве то, что стало происходить, не говорило о том, что мы были уже оставлены с пренебрежением и безразличием, что надеяться нам оставалось только на самих себя?
Что хорошего