если узнает в леспромхозе о работе, на которую можно будет устроиться.
Когда были отштукатурены внутренние стены ДВУХЭТАЖНОГО здания, начали работать на другой окраине села, где были построены одноэтажные блочные дома. Когда отец сказал мне о том, что в леспромхозе, на «нижнем складе», на зиму нужен ещё один кочегар, я сразу решил уйти от тех, с кем вместе пришлось работать.
В самом конце октября мне пришлось пойти к дяде одноклассника, чтобы у него дома получить семнадцать тысяч четыреста рублей. Цены к тому времени выросли в сотню раз по сравнению с прошлогодними. Так что, это была не такая уж и большая сумма денег. С нами проработал всего ДВЕ недели сыночек бухгалтера, и ему заплатили ДВЕНАДЦАТЬ тысяч. Возможно, с меня высчитали за всё то «добро», которое мне СДЕЛАЛИ, начиная ещё с прошлого года.
Даже оставшихся денег этому дяде как не хотелось отдавать. Он стал навязчиво предлагать купить у него полтуши годовалой свиньи, которую он уже заколол. Я не стал противиться его желанию: эти деньги выглядели так, словно так или иначе они могли пропасть. Полтуши годовалой свиньи помогла ему ВЫТЯНУТЬ у меня пять тысяч.
ДВА дня нам пришлось штукатурить в одноэтажном доме, который был построен для управляющего местным ОТДЕЛЕНИЕМ сбербанка. Я ДОЛЖЕН был получить за эти ДВА дня три тысячи. Почему-то, эти деньги нужно было получить у одноглазого. Я не пошёл к нему в тот дом, где сестра уже помогла оставлять меня без денег, которых было намного больше. И одноглазого это ничуть не побеспокоило. О ни разу даже не заговорил об этих деньгах, которые остались у него. Их словно никогда и не было.
Когда я устраивался на работу кочегара, какая-то гадина в ОТДЕЛЕ кадров стала разговаривала со мной так, словно меня уже ЗАРАНЕЕ можно было ОБВИНЯТЬ в союзе с чем-то преступным. После такого обращения мне нужно было пройти медкомиссию. И женщину-невропатолога, по всей видимости, какое-то внутреннее убеждение стало побуждать разговаривать со мной с какой-то язвительностью и вызывало у неё желание как-то загрызть меня. Потом я обнаружил такое же внутреннее убеждение у хирурга Клемичева.
Внешне он очень сильно был похож на «положительного» врача из фильма «Летят журавли» (1957). Ему НИЧЕГО не стоило ПОКАЗЫВАТЬ себя таким же «положительным». Он мог годами себя таким ПОКАЗЫВАТЬ. А мне довелось увидеть его таким человеком, каким он был на самом ДЕЛЕ. И тот «положительный» врач из фильма «Летят журавли», на самом ДЕЛЕ, был тоже таким.
Я снова почувствовал себя каким-то ОБВИНЯЕМЫМ словно перед каким-то прокурором или следователем, чем перед врачом. Сидевший передо мной человек в белом халате, который нинасколько НЕ ДЕЛАЛ его «положительным», втайне мог радовался тому, что «все дороги ведут в Рим». Я словно оказался не на приёме у врача, а у кого-то из тех, кто служил в гестапо, в тайной полиции.
– А что с той женщиной?
– С какой?
– С той,