стали позволять себе ДЕЛАТЬ.
Нижние, прикорневые, части стволов осины, берёзы, пихты как-то ненужно расширялись, и их обрезали. Эти обрезки, где-то по полметра в длинну, где-то с весны начинали возить и собирать в одну огромную КУЧУ, чтобы за зиму сжечь ЕЁ в кочегарке. Когда я в ПЕРВЫЙ раз увидел ту огромную КУЧУ, которую нужно было сжечь за зиму, мне сказали, что её на всю зиму НЕ ХВАТИТ, что она ДОЛЖНА быть раза в ДВА больше этой, чтобы ХВАТИЛО.
Всё, что пролежало в этой КУЧЕ с весны, уже подсохло и было не таким тяжёлым, как всё то, что стали подвозить с эстакады. Чтобы этой КУЧИ ХВАТИЛО на всю зиму, в печах нужно было сжигать сухие части стволов вместе с теми, которые стали подвозить с эстакады, которые были ещё сильно влажными. На тележке была укреплена клетка, в которую на эстакаде бросали и комеля, нижние прикорневые части стволов, и стволы берёзы или осины, которые оказывались слишком тонкими. Эту тележку подвозили на тракторе.
Эти тонкие стволы не стоило отрезать по полметра в длинну. И они сначала были метровыми или полутораметровыми. Затем эти стволы стали становиться и толще и длиннее. Они, значит, становились и тяжелее. После того, как они стали ДВУХМЕТРОВЫМИ, стали попадаться и трёхметровые, и четырёхметровые, и такие, что в печку уже не влезали.
Через сутки меня в кочегарке менял отец, а его – один приехавший из Казахстана. А его один местный тракторист. На самой эстакаде кто-то обрадовался возможности как-то нагадить «понаехавшим». Эти слишком тяжёлые стволы пришлось оставлять в стороне. Их потом тот бульдозер, который каждое утро из КУЧИ сгребал и подталкивал поближе к воротам кочегарки сухие комеля и короткие брёвнышки, убирал их в сторону, а затем на свалку.
Те дрова, которые я как УСПЕЛ привезти в самом конце 1991года, пролежали у ограды нашего дома и ВТОРУЮ зиму. Ни сил, ни времени на то, чтобы распилить брёвна и затем их расколоть, у нас в 1992 году не оставалось. Эти дрова я и отец вручную распилили только летом 1993 года.
Весной 1993 года к нам вдруг заявился одноглазый и стал выражать своё недовольство тем, что сестра продолжает оставаться у них дома. Он так возмущался, словно это мы её там оставили и с тех пор стали позволять себе злоупотрелять его терпением. Её мамаша так и не приехала в Сибирь, землю смертей и ссылок, чтобы забрать свою дочку. «А как она у вас оказалась?!!» – я со злостью спросил его, прерывая ход его возмущения и негодования, и мой вопрос остался без ответа. Мой отец вышел с одноглазым, чтобы пойти и вернуть назад мою сестру и её вещи.
Сестра вернулась какой-то сильно притихшей. Я даже не почувствовал НЕОБХОДИМОСТЬ ей что-то говорить и в течение месяца, и через ДВА месяца, и через три месяца, и через четыре месяца. Когда мы оказались в тяжелейшем положении, она стала помогать СДЕЛАТЬ его ещё тяжелее. Когда она что-то оставляла и забывала убрать, я обращал её внимание на это с помощью пощёчины. Если она пыталась что-то мне ещё говорить, пощёчина ПОВТОРЯЛАСЬ с большей