вещам, увиденным где-то. Что ж, особняк Строгановых мог стать источником вдохновения для любого, ценящего толк в красивом убранстве. Не буду всего описывать, но упомяну, что в ту пору я еще только вырабатывал в себе привычку к роскошному образу жизни. Выработал-таки, и этого не отнять. Оказалось, что у меня и вкус имеется, а он часто отсутствует у тех, кто вырос, как я, в бедности. Обычно бедняки, резко разбогатев, покупают все, что выглядит явно дорогим
Помимо графини Софьи Владимировны, красота которой была равна ее блестящему уму, и, собственно, хозяина дома, молодого человека моих лет и счастливой наружности, присутствовал тот самый Николай Новосильцев, про которого предупреждал меня князь Петр. Он преувеличенно – более графа Павла – обрадовался моему явлению, из чего я сделал вывод, возможно, несколько поспешный, о том, что именно он стал инициатором моего приглашения.
…Вы, возможно, слышали о Новосильцеве как о жестоком наместнике Польши. И впрямь, большего ненавистника поляков тяжело было сыскать. Мы с Алексом это тоже обсудили, и мой beau-frere проговорил, что сам указал государю на сию кандидатуру. Я заметил, что сие решение не слишком мудро.
Новосильцев мог бы быть послом в Лондоне вместо меня. Тогда на него все общественное мнение указывало. Мол, человек прожил там несколько лет, посещал выступления Парламента, знает лично немало людей из тамошнего establishment’а, а кто таков сей Ливен? Марионетка, простой офицер без собственного мнения, без связей и знакомств – не более того. Я и сам, признаюсь, удивлялся, почему при выборе подходящего кандидата для столь высокого и ответственного дипломатического поста отдали предпочтение именно мне. Возможно, результаты моей деятельности в Пруссии государя впечатлили, вопреки моим ожиданиям. Возможно, мне доверяли в ту пору больше, чем графу Николаю. В любом случае, нынче на моем месте сложно представить кого-либо другого, а тем более, Новосильцева.
Но тогда, разумеется, никто из нас не знал, как в дальнейшем будут развиваться наши судьбы и карьеры.
Не буду передавать всех застольных бесед, потому что в начале они не заключали в себе ничего серьезного. Обычный обмен светскими новостями, разговоры о том, что дают в театре, о последних новинках литературы и музыки (здесь я постыдно замолк, но Дотти мигом вспомнила названия всех романов и фортепианных пиес, которые выписывала по почте, сумев оживить table-talk). О политике речь не шла. Всякий раз, когда беседа выворачивала на государя, Двор, военные действия или на заграничные дела, мои хозяева как-то умолкали и переводили разговоры на куда более невинные темы. По наивности я счел, что Новосильцев и Строганов так поступают для удобства присутствующих дам. Однако графиня Софья могла превосходно поддержать разговоры отнюдь не только о кружевах, французских романах и сочинениях Чимарозы. Я невольно был зачарован ее изложением, ее манерами и умением держать себя в обществе. Она сочетала в себе все лучшее, что я до этого видел в светских дамах.