борьба… борьба всего Кавказа с могущественным Белым Царем и его войсками, − подумал он, − и вправду во многом напоминает эту схватку… Противник в незнакомых ему горах действует, как тот слепой великан. Мои же горцы ловко увертываются от смертоносных ударов и вгрызаются, как волки, то в спину, то в ребра, то в холку неповоротливому врагу… Еще бы суметь нанести тот сокрушительный, последний удар… Но сколько уж было их!.. Рука устала поднимать окровавленный кинжал, а царских войск становится все больше и больше, как листьев в лесах Ичкерии, как песку в кумыкских степях…»
…Усмехнулся имам и тому, что дервиш назвал даже количество ран на его теле… В бою с русскими еще молодой Шамиль и его учитель Кази-Магомед67 были заперты в Гимринском ущелье, в боевой башне.68
…Только ошибся «немного» в подсчете ран бродящий пустынник… Не девять, а девятнадцать ран получил тогда Шамиль из Гимры, но все же сумел уйти от смерти и бежал в горы.
Благодаря слепого дервиша за рассказ, имам с горечью подумал и о том, что в его земной власти есть право лишить человека зрения, но не наоборот…
Уже ставя ногу на стремя, он оглянулся, услышав истошно-всторженный вопль слепца:
− Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Нет никакого божества, кроме Аллаха… как нет в наших горах и другого имама, кроме Шамиля!.. Скажи, о щедрый человек, несчастному калеке… Правду ли шепнул мой поводырь о тебе? Ты − Шамиль из Гимры?!
− Встреча наша да будет к счастью, − ответил имам. − Да продлится твоя жизнь, смиренный… а дорога будет прямой.
− Хвала Аллаху, Господу миров, что свел меня, ничтожного, с тобою, о Великий! Айдар много прошел… Где только не был… Знай, господин, что кланяются тебе люди из верхних и нижних аулов, и Кабарды, и Карачая… Чегемское ущелье и Баксанское! Знай, великочтимый Шамиль, для тебя народ все отдаст: и реки, и пастбища, и скот, и лошадей, и жизни! Ничего не жаль для тебя − Защитник. Честь и хвала тебе! Честь и хвала!
…Грохот движения туменов69 Шамиля растоптал голос потрясенного дервиша, но не заглушил смысла сказанного. «Мы как гвозди вколочены в родные скалы… И никто не имеет права вытаскивать нас из наших гнезд». «Бейся, Шамиль, с неверными! Сбереги наши горы и очаги… И пусть звон гнева твоих сабель усладит могильный сон павших героев!»
Решительность этих призывов радовала и окрыляла измученного бесконечной войной имама, но сердце умиротворить не могла. Оно болело о своем народе, как может болеть только сердце горца-отца о своих детях. Ввергнутый в кровавую пучину войны, разделив с людьми горе утрат, Шамиль уже давно не выделял ни свой тухум, ни свое племя, ни свой язык из общего многоголосья Кавказа70: даргинцы, андийцы, лакцы, лезгины, ногайцы, табасаранцы, аварцы, кумыки, чечены и ингуши, черкесы и кабардинцы − отныне все были его детьми: руби любой палец на руке, любой будет больно и жалко!
Шамиль с детства усвоил: аварское слово «миллат» имеет два значения −