говорят ли с нами голосами праотцов горы и родники, могилы и руины боевых башен… Или нам − живущим − это просто кажется…
Имам остановил свою неторопливую речь, щупая взглядом ледниковые папахи гранитных великанов, стоящих на страже горных перевалов, затем улыбнулся глазами.
− Не труди свой лоб, послушник. Не ищи ответов в рокоте водопада. Не всем смертным дан этот дар… Следуй зову своего сердца. Ведь оно приказывает тебе выполнить волю предков. От себя скажу: проявившим в бою трусость мы пришиваем на одежду кусок войлока. Только пролитая кровь или смерть, только храбрость, проявленная в сече, может снять с труса презренье людей. Но ничто не может быть оправданием предательству. Изменникам лучше находиться в земле, чем на земле. На этом все. Да обрадует тебя Аллах… да будет быстр твой конь и остра твоя сабля на тропе мести.
* * *
…А потом пролилась кровь беззащитного Аргуни. Невинного Аргуни…
Но с того рокового дня − потерял ахильчиевский тейп покой. Просчитался Джемалдин-бек. Смертельно просчитался, будто и не чеченцем был… Не всех смогли, не всех мужчин сумели вырезать его шашки…
Безмерной гордыней высеченный из гранита кровавый ключ отныне не желал знать берегов… И старики соседних аулов с тревогой и скорбью предрекали клокотать ему для многих поколений. Безмерная чеченская гордыня ахильчиевцев породила безмерную чеченскую ненависть бехоевцев. Исключительную ненависть.
Бисмилла. Аррахман. Аррахим. Что случилось, то случилось. В противостоянии канлы − обычно брал верх тот, у кого был больше аул, у кого в роду было больше кинжалов81… Но не всегда волчья стая может умыть свои морды кровью оленя. Тем более, если олень этот способен обернуться свирепым, коварным барсом. Тут выдерживал над другими тот, у кого были крепче нервы, зорче глаз, тверже рука и бесшумнее поступь.
Обломали свои клыки и когти волки Джемалдин-бека в поимке Дзахо − Снежного Барса. Сколько коней загнали, сколько пороха и свинца расстреляли в призрачные тени, но нашли только горечь утрат своих родственников и друзей…
Все, кто бежал в горы, кто уберегся от ахильчиевских сабель, кто был еще способен держать в руках оружие − мстили теперь убийцам. С мужьями, отцами и братьями абречили женщины. Укрывшись в скалах, в дремучих лесах, кровники не уставали отливать пули и шептать заклинанья над ними. Тайком, по козьим тропам спускались они с гор, под видом мирным крестьян просачивались в дружественные селения, скупали на рынках «промысловый» порох82, сушеное мясо, муку.
Что ни ночь − шум и тревога в Аргунском ущелье.
− Убили! Хожбауди − убили! У родника Мовчи и Саламбека бехоевцы зарезали! Дадай, беда! Безысходная беда! Будьте вы прокляты, шакалы! Да иссохнет ваш род, ядовитые змеи!
…Но больше других мстил и наводил суеверный ужас на ахильчиевцев вчера еще никому не известный юноша − полукровка Дзахо Бехоев. Как демон, как хищный ненасытный зверь, бесшумно рыскал он вокруг погруженного в траур аула; терпеливо выжидал время для стремительного