не могло. Поэтому мне остается только одно: просто быть добрым человеком. Чего там у тебя?
– Десять золотых. – Панделис облегченно выдохнул.
– Э… – протянул жандарм. – Откупные за одного грека от амеле-тамбуру двадцать золотых, а мне только десять?! Я могу напомнить о специальном распоряжении властей, в коем говорится о том, что каждый грек в возрасте от двадцати до сорока пяти лет подлежит мобилизации. Поэтому ни одна душа не должна покидать своего места постоянного пребывания, а ждать призыва.
– Давай пятнадцать – и по рукам?!
– Сколько вас? – Жандарм прищурился в темноту.
– Три семьи. Четверо мужчин, попадающих под призыв, и три женщины.
– Итого у меня должно оказаться восемьдесят золотых, – присвистнул жандарм. – Ого. Но я добрый человек. Я возьму с вас только тридцать.
– Это очень много, господин, – жалобно протянул Панделис.
– Тридцать, – твердо повторил турок. – Или я вас арестовываю. Держу неделю в темнице вместе с женами, раз в сутки давая тухлую воду. А потом отдаю под суд, как нарушителей закона. Вы нанимаете адвокатов, платите им. Предположим, вас отпускают, вы еще платите, чтобы не попасть в амеле-тамбуру. Итого? Посчитал?
– Хорошо. – Грек посмотрел на своих товарищей вопросительно. – Да, мы даем тридцать золотых.
– И благодарите всемилостивого Аллаха, что он послал вам меня, а не кого-то другого.
– Обязательно, господин. Да пребудет с тобой милость всех небесных покровителей.
Греки собрали золото и вручили жандарму. Тот, внимательно пересчитав деньги, одобрительно кивнул:
– Теперь можете проваливать обратно.
– Как – обратно? – повысил голос Панделис.
– Вы и впрямь решили, что я вас пропущу, тупые собаки… На следующем посту вас задержат, а с меня спросят потом.
– Но на том посту тоже могут оказаться добрые люди, и мы с ними договоримся. – Панделис не верил ни глазам своим, ни ушам.
– Я знаю, кто на следующем посту. Вы никогда с ним не договоритесь. Проваливайте в свою деревню и радуйтесь, что избежали ареста.
Панделис едва не бросился с кулаками на турка, но тот, положив руку на кобуру с револьвером, дал знак своим полицейским. Защелкали затворы ружей. Греки отступили. Раздались предупредительные выстрелы.
– Проваливайте. Или я перестреляю вас всех, как бешеных собак. – Сержант жандармов отвернулся, вытирая платком взмокшую шею. – Шакальи выкормыши!
Маленький греческий караван развернулся. Недовольные мулы хрипло и высоко вскрикивали, напрягая остатки сил, словно зная, что ночевка их ждет под открытым небом. Лица мужчин застывшими шрамами белели поперек ночной тьмы, женщины по самые глаза закрылись платками, чтобы не выдать ярость изогнутых губ и не сорваться на крик.
Когда повозки растворились в ночи, усатый сержант подозвал к себе двух полицейских:
– Даю каждому по золотому, если к утру эти неверные псы умрут. Идет война. Наша родина нуждается в поддержке любого