стрельнул на воздух. Под ночными звездами легкие раздышались, сердце выровняло биение. Опустился на лавку рядом с черноволосым сыном Акулини.
– Никогда не курил. А сегодня вот захотелось. Не угостишь?
– А чего ж. – Черноволосый протянул трубку Панделису. – Для себя набивал. Да ты кури. Я потом. Тебе, видать, лихо сейчас.
– Не то слово. Руки ходуном ходят.
– Так столько на себе двоих тащить. А вон и тетка Анита. Ну, все сладится.
– Непривычно ты говоришь! – Панделис хмыкнул, качнув головой.
– Поживи с такой мамкой. Не так запоешь. Она то по-русски, то по-гречески, то вперемешку, еще и турецкие слова вставляет. Незнакомый человек, будь хоть грек, хоть русский, хоть турок, черта лысого не поймет из ее речи, когда она все смешивает. А я уже привык.
– Тебя как зовут?
– Иваном кличут.
Раздался резкий, душераздирающий крик Василики. Панделис вскочил, глотнул едкого дыма, закашлялся, выворачивая наизнанку горло.
– Да сиди спокойно. – Иван взял за локоть Панделиса и усадил на место. – Я такое много раз слышал. Когда рожают, все время орут, как ненормальные. Ничего, родит. А куда ей деваться! Мать кого хочешь уговорит. Сейчас тетка Анита ей поможет. Дай посмотрю. – Иван встал ногами на лавку и заглянул в окно. – Ни хрена не видать. Обе наклонились. Мамка твоей на живот поддавливает.
Василики снова закричала. Но на этот раз будто потише и посговорчивее. Словно в ответ на ее крик, из-за дальней околицы заголосил петух. С развесистого дуба сорвалась стая ворон. Поднялась в небо и закружилась в истовом танце.
– Чу, нечистая. Брысь отсюда. – Иван замахал на ворон руками. – Петух кричит – это хороший знак.
– А ты в знаках понимаешь? – спросил Панделис, снова вставая с лавки.
– Я их вот здесь чую. – Сын Акулини ткнул себя большим пальцем в грудь. – Может, от матери такое перешло.
Ребенок на руках Акулини выдул слабеньким ртом пузырь. Старуха резко опустила его вниз головой и хлопнула несколько раз по попке. Анита ловкими движениями перерезала пуповину и завязала узел.
– А, ну давай, подай голосок! – Акулини еще раз перевернула ребенка.
Послышался слабый хрипловатый крик, скорее похожий на писк.
– Вот так. А сейчас мы тебя тестом обмажем да в печь. Тама-то и доносим. – Старуха положила новорожденного на стол и стала обкладывать приготовленным тестом. Затем плачущий сверток положила на лопату и сунула в темное око печи. Поставила заслон. И тихонько запела древнюю обрядовую песню.
– Чего это она? – Изумленный Панделис посмотрел на Ивана. – Может, в дом пойдем?
– В дом пока нельзя. Это она поет.
– Зачем поет?
– Так время считает, чтобы в печи не передержать. Как песня закончится, так и вытащит. Когда баба недоносила, то за нее печь донашивает. А после уж и нас позовут. Я, знаешь, сколько раз в сене ночевал из-за этих родов-природов! Зато потом родственники угощения несут недели