древней крови, повел себя как подлец. Попытался ударить того же стража в спину – а на что еще годен косорукий отпрыск содержателя ориима? Воин древней крови обернулся, огорченно и чуть презрительно покачал головой, вросшей по самые уши в непомерно широкие плечи… Забросил нож подальше в кусты и обеспечил негодного мальчишку щедрой порцией боли и звоном в ушах, надолго оставшимся гудеть под сводом черепа после оплеухи, вмиг превратившей день в ночь. Страж, вероятно, снова пожалел недотепу, подхватил безвольное тело и бережно уложил в траву. По крайней мере очнулся Юго именно там, чуть в стороне от тропы, и лежал он, уютно свернувшись на боку… Спина воина еще была видна вдали, у поворота улицы. Сын ориимщика вскинулся и, заглушая гул в собственных ушах, размазывая слезы и шмыгая носом, закричал в голос. Он выплескивал отчаяние, плохо понимая, что именно говорит и кому угрожает, зачем уродует рассвет черными словами и чудовищными проклятиями, дополняя их неисполнимыми клятвами. Стыд жег душу куда злее, чем боль в опухшем онемевшем ухе или багровой щеке. Элиис забрали! И ничего, совершенно ничего нельзя изменить. Он слаб, он негодный защитник для сирина. А Элиис – сирин, он всегда знал и скрывал как только мог.
Охрипнув и притомившись кричать, Юго ощутил себя опустошенным, почти мертвым. Он был вроде бы вполне спокоен, а на самом деле – исчерпан. Не осталось ни злобы, ни боли, ни отчаяния. Юго брел по улице, спотыкался и смотрел вниз.
Он слаб. Он ни на что не годен. Пройдет много лет, прежде чем он научится быть воином и накопит силу. Только тогда станет возможно или спасти Элиис, или отомстить за нее. Во второй раз никак нельзя оплошать… Мысли наслаивались, как пленки перламутра. Мысли кутали песчинку отчаяния и взращивали ее в нечто большое и ценное. Еще нет плана, но уже есть цель. И смысл. Он будет жить и научится важному. Тогда, много позже, он поумнеет и выстроит толковый взрослый план.
Короткий и яркий рассвет еще переливался огнями на горных вершинах, когда Юго добавил к немалому греху – подлому удару в спину – новый, еще более тяжкий. Он обокрал собственную семью. Без малейшего сожаления или намека на раскаяние добыл из главного тайника в скалах увесистый мешочек с серебром. Сунул деньги за пазуху, а в зев каменной дыры бросил браслет семьи. Не то чтобы он желал отречься от рода, просто знал мстительность отца и сберегал всех его должников от гнета подозрений и пытки нескончаемых угроз. Кражу монет Юго дополнил изъятием пищи и добротного дорожного короба из горы вещей, наспех выносимых из ориима. Все в селении так суетились и кричали, так спешили и толкались, исполняя приказы бывшего хозяина роскошного двухъярусного дома, что на Юго не обращали внимания. Еще бы! Пока что старый жрец бегает за араави, кланяется и благодарит, и осторожно выпрашивает новые милости и блага. Но как только араави отпустит ничтожного, ориим вмиг сделается храмом. Со всем имуществом, какое не успеют из него вынести.
Юго закинул плетенку за спину и пошел по тропе прочь от ненавистного селения, от глухой долины, вмиг ставшей чужой. Теперь здесь – суша, совсем