они непременно станут к концу учебы, совсем иное дело – это слушать оказалось куда приятнее.
Любим было усомнился, сумет ли он превратиться в эдакого богатыря, но Позвизд в самом конце заверил, что станут таковыми все без исключения, независимо от желания самих обучаемых.
– Как наш воевода сказывает: не могешь – обучим, а не хошь, так все равно обучим, – подытожил он.
После этого краткого выступления он разрешил всем разойтись и привести брюхо в порядок. Однако не успел Любим найти хороший лопух, дабы было чем подтереться опосля отправления нужды, как их всех вновь загнали строиться. На этот раз и новички не сплоховали, встав в строй хоть и чуток медленнее, чем прочие, однако уже не с такой суетой и толкотней. Позвизд сразу же дал команду «Нале-во!» и неожиданно резво сорвался с места, бросив на ходу: «За мной бегом! И из строя не выходить».
Все ринулись следом за ним, и тут березовские парни малость растерялись. Они, конечно, знамо дело, тоже устремились за всеми, но строем их гурьбу назвать было никак нельзя. Позвизд вскоре оказался тут как тут, принявшись орать:
– Строем бежать! Строй держать!
Словом, всю дорогу к реке, куда, оказывается, бежали, чтобы умыться, он продолжал измываться над березовскими мужиками, будто, кроме них, никого и не было. Не оставили их в покое и после сытного завтрака, разделив на два десятка и назначив в каждом из них старшего. В один вошли совсем молодые, вроде Любима, а в другой те, что несколько постарше – лет эдак от двадцати двух – двадцати трех и заканчивая теми, кому близилось к тридцати.
Старшим любимовского десятка – очевидно за свой здоровенный рост – был назначен Прокуда. Вместе с Любимом туда же угодили увалень Хима, постоянно жавшийся к Любиму и тяжко напуганный строгим Позвиздом. Рядом оказались и еще семеро: мечтательный Вяхирь, вечно покашливающий Охлуп, веселый Желанко, отчаянный и языкастый Маркуха, самый молодой и чуть ли не самый здоровый из всех Глуздырь, а также нелюдимый Мокша и Гуней.
Уже в первый день еще до полудня были наказаны почти все. За то, что болтал в строю, – Маркуха; за то, что вечно смотрел в небо, не слыша команды Позвизда, – Вяхирь; за отставание от всех во время бега – Хима; за опоздание в этот растреклятый строй – Любим и Глуздырь; за смачное сморкание во время очередной речи сотника – Гуней.
Впрочем, как оказалось к концу дня, помимо Позвизда, который был самым главным, имелись и еще учителя-дружинники. Каждый из них возглавлял полусотню мужиков. Десяток, куда входил Любим, вместе с еще четырьмя десятками молодых парней сразу после полудня принял где-то отсутствовавший утром веселый и совсем молодой – не более двадцати пяти лет – Пелей. Остальные березовцы попали к четырем десяткам молодых мужиков в возрасте до тридцати лет. Эту полусотню возглавил Тропарь.
Что до Пелея, то он Любиму понравился уже тем, что в отличие от Позвизда почти всегда улыбался, хотя потачек тоже не давал. И все-таки с ним было как-то поспокойнее. А уж когда тот сразу после вечерней трапезы отвел их за ворота, усадил на травке