align="right"> Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. – Молись!
Хватило событий и накануне этого дня. Любим как сейчас помнил послеобеденный отдых, когда кто-то из березовских парней спросил Пелея о странной угрюмости Позвизда. Полусотник помрачнел и нехотя пояснил, что тот до сих пор опечален смертью своего родного брата, который погиб в мордовских лесах этим летом.
После этого рассказа Пелея о сотнике остаток дня все ходили угрюмые и молчаливые, а вечером Гуней принялся подзуживать тихого Мокшу, допытываясь, почто его родичи так подло поступили с братом Позвизда. Тот долго не отвечал, однако задира не унимался и продолжал допытываться, все сильнее толкая Мокшу в плечо и брызжа слюной.
Любим хотел уж было вмешаться, потому что чуял, что сейчас парень не выдержит подначек и полезет в драку. И добро бы, если б он отколотил противного Гунейку, но скорее всего получится наоборот. К тому же в любом случае их всех еще в первые же дни строго-настрого предупредили, чтоб никто даже не помышлял махать кулаками, посулив за это лютую казнь. В чем именно заключается ее лютость, правда, не пояснили, но заверили, что небо покажется с овчинку.
Любим уж было и с места привстал, и шаг шагнул, но больше ничего не успел. Как раз в это время Гуней неосторожно прошелся по внешности матери Мокши, и в тихого парня словно черт вселился. Спустя миг клубок из двух тел покатился по изрядно притоптанной земле, которую последнюю неделю чуть ли не через день поливал дождь со снегом. Теперь о том, чтоб их растащить, нечего было и думать.
Отчаяние поначалу помогало Мокше, но затем более сильный Гуней стал одолевать, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы не подоспевший Пелей. Любим никогда бы не подумал, что их невысокий полусотник столь силен, а тут… Не успел никто опомниться, как Пелей уже развел их в стороны, крепко ухватив за грудки и не давая сблизиться для продолжения драки.
Расспросы поначалу ничего не давали – Мокша молчал, а Гуней говорил лишь, что он ни в чем не виноват, потому как первым драку не начинал. Лишь спустя некоторое время полусотник все-таки выяснил, что именно предшествовало столь страстному мордобитию, и немедленно приказал подошедшему к месту происшествия Прокуде созвать всю полусотню. Чтобы было посветлее, принесли несколько факелов, и при их пламени, яростно метущемся из стороны в сторону под порывами студеного ноябрьского ветра, белый от ярости Пелей с сурово поджатыми губами вызвал из строя Мокшу и Гунея.
Поначалу он кратко рассказал, какой единой дружной семьей должны быть все вои у князя, потому как в бою, возможно, одному ратнику – палец полусотника назидательно уткнулся в Мокшу – придется защищать спину другого ратника – и он указал на Гунея.
– Мыслю я, что это будет плохая защита, – мрачно заключил он. – Гоже ли сие?
Мокша вскинул было понурую голову, желая что-то сказать, но потом сник и вновь медленно опустил ее.
&nb