пляс степенные и дородные бояре, коленца выделывая. Гудела горница от воплей молодецких! Тут и розмыслу удержаться невозможно. Что там говорить, кому из лап ката кровавого вырваться удалось, тот громче иных за мучителей своих заздравный кубок поднимает!
– С чего гульбище-то? – весело поинтересовался розмысл, обсасывая зажаренное до хруста утиное крылышко.
– Богатырей в поход отправляем, – ответил ему кто-то из пирующих. – Пора нашим бранникам себя показать в чистом поле и славы боевой снискать! В городовое рушение народ пишется – от малого до старого, никому не хочется в стороне от правого дела остаться.
– Война, что ли? – совсем уже весело и бездумно спросил Серьга.
Рядом нежданно-негаданно объявился толстый унылый китаец, который ровно и не рад был освобождению розмысла из неволи лютой. А еще более казалось, что узкоглазый и участи своей не рад. Может, и в мире ничего не было, что могло бы Жо Беня развеселить и порадовать.
– Бродники утром к князю явились, – сказал китаец горестно. – Пришли и для вас урусов времена печальные. Сказывают, собираются за Омон-рекою рати несметные. Гоги и магоги на вас пошли. Мунгалами называются. Берендеи уже пали, и смутичи, степняки не отбились, рязанцев пожгли… Нас-то они еще раньше завоевали, и стена великая не помогла. Ох, много горя предвижу я для русичей…
Мир тотчас прояснился. Все непонятное объяснилось. Вон оно как!
Змеи огненные нужны были князю Землемилу для защиты Энского княжества. Оттого он и великодушие беззаветное явил. Оттого и именовал Серьгу розмыслом величайшим земли Русской! Оно ведь радостно, когда розмысл под рукой, других еще по землям искать, да неизвестно кого найдешь – умного человека или балаболку, обещающего, да не делающего. Коли война, люди знающие край как нужны. И без того кладбищенским грабарям достаточно будет работы.
– Давай, Серьга, хлебнем по русскому обычаю! – возник рядом с розмыслом Добрыня.
– А ты боялся! – сказал розмысл, вытирая бороду после огненной чаши медовухи. – Вот и война подоспела. Будут тебе подвиги! Теперь-то впишешь свое имечко в повести временных лет!
– Хорошо бы не посмертно! – озабоченно сказал Добрыня.
– На то и война, – резонно заметил розмысл. – Ты, я думаю, труса не спразднуешь. Такого только допусти до битвы, геройские подвиги совершит. Совершишь, Добрынюшка?
– Жизнь покажет, – поосторожничал бранник и поднял палец. – Не простые степняки ведь на нас идут, бают – гоги и магоги! Наслышаны мы о сих душегубах!
И все-таки, несмотря на известие, радостно было у Серьги на душе, как только может радостно быть у человека, уже простившегося с жизнью и вдруг обнаружившего, что никто у него эту жизнь отбирать не желает. И, как у каждого спасшегося от бедствий и угроз, в голове розмысла уже шевелились мысли, как крепость оборонить от орд заомонских, как неприятеля с величайшим уроном отбить. Сразу ясным становилось, что большие змеи огненные здесь не годились. Не к тому