сказал, что перезвонит им. Заставил их пообещать ничего не делать, пока он с ними не свяжется. А тут это.
Рейн-Мари приветствовала Мирну, а Арман, положив мертвую трубку, вернулся в кухню – к бульону, сэндвичам, пиву и чтению завещания.
– По радио говорят, что метель накрыла весь Южный Квебек, – сказала Мирна, проводя рукой по волосам. – Но закончится к ночи.
– На такой большой территории? – спросил Арман.
Рейн-Мари всмотрелась в его лицо. Вместо озабоченности он, казалось, чувствовал облегчение.
Свет в окнах квартиры Анни и Жана Ги в монреальском квартале Плато замигал.
Они оторвались от своих занятий и уставились на лампы в потолке.
Свет мигал. Мигал.
Но устоял.
Анни и Жан Ги переглянулись и вскинули брови, потом вернулись к разговору. Жан Ги рассказывал ей о своей встрече сегодня утром с расследователями.
– Они тебя просили что-нибудь подписать? – спросила Анни.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Значит, просили?
Он кивнул.
– И ты подписал?
– Нет.
– Хорошо.
Перед его мысленным взором возникли листы бумаги на столе перед ним, их выжидающие лица.
– Ты была права. У них своя повестка. Я боюсь, твоему отцу грозит не только временное отстранение или даже увольнение.
– А что?
– Толком не знаю. Они не предъявляли никаких обвинений, но все время возвращались к наркотикам. К тем, которые он пропустил.
– Они сразу об этом знали, – сказала Анни. – Он им сразу сказал. Предупредил копов по всей стране и в Штатах. Американское управление по борьбе с наркотиками перехватило наркоту, которая пересекла границу. Верно?
– Да, с помощью твоего отца.
– И твоего.
– Oui. Но немалая часть ушла. Килограммы. Здесь. В Монреале. Где-то. Мы несколько месяцев искали. Использовали всех наших информаторов. И ничего. Когда эта дрянь попадет на улицы…
Он не закончил предложение, не зная, что сказать.
– Это просто ужасная дрянь, Анни.
– Я знаю.
Жан Ги отрицательно покачал головой:
– Ты только думаешь, что знаешь, но ты не знаешь. Представь себе худшее. Хуже не бывает.
Она представила.
– И вот это будет лучшим из того, что может случиться, – сказал он.
Анни улыбнулась, думая, что он шутит. Наверняка преувеличивает. Но потом улыбка сошла с ее лица.
Так плохо.
– Я думаю, они догадываются, какая говнобуря поднимется, когда эта дрянь попадет на улицы. Им нужен козел отпущения.
– Им?
– Им. – Он поднял руки. – Я не знаю. Я плохо разбираюсь в этой политической мерзости. Этим занимался твой отец.
– Но дело политическое?
– Я так думаю. Никого особо не беспокоит судьба тех несчастных сукиных сынов, которые будут покупать дрянь на улицах. Они прикрывают собственные задницы.
– А отец знает?
– Я думаю, догадывается. Но он все еще пытается отыскать эту чуму. Он не смотрит в том направлении. Я, честно говоря, думал,