как его самого уволили.
По той же самой причине старший суперинтендант Гамаш собирался убедить нынешнего коммандера оставить кадета Шоке в академии.
Коммандер был человеком, который искренне верил во второй шанс.
Вот только для Амелии Шоке это был не второй шанс. Уже третий.
А третий, на взгляд Лакост, был на один больше допустимого.
Вторые шансы предоставлялись из милосердия, а третьи от глупости. И возможно, еще от чего-то похуже.
Это было – или могло быть – чревато прямой опасностью: верить, что человек способен на искупление, тогда как он доказал: нет, не способен. Амелию Шоке поймали не на мошенничестве во время экзамена, не на похищении какой-нибудь безделушки у однокашника. Ее поймали с наркотиком, таким мощным, таким опасным, что он фактически убивал каждого, кто его принимал. Амелия Шоке знала это. Знала, что торгует смертью.
Старший инспектор Лакост смотрела на уверенного человека перед ней, который верил, что спасти можно любого. Что он может их спасти.
Эта его черта была одновременно и необходимым свойством, и ахиллесовой пятой. И мало кто знал лучше, чем Изабель, что это значит. Некоторые случаи наделали немало шума. Другие проходили незаметно. Но из ахиллесовой пяты никогда ничего хорошего не выходило.
Изабель заметила, что правая рука Гамаша не дрожит. Но сжата в кулак.
Глава двенадцатая
– Садитесь.
Коммандер Академии Sûreté не стоял, когда кадет Шоке вошла в его кабинет, как не стоял и старший суперинтендант Гамаш.
Амелия подождала у дверей, как всегда дерзкая, потом прошла по комнате и уселась на указанный ей стул, плотно сложила руки на груди. Уставилась прямо перед собой.
Выглядела она точно такой, какой ее помнил Гамаш.
Черные как смоль и торчащие в разные стороны волосы. Хотя, возможно, не столь воинственные по стрижке. Он подозревал, что она, скорее, не смягчается, а просто взрослеет. А может, Арман просто привыкал к ее виду.
Кадет Шоке училась сейчас на последнем курсе. До выпуска оставались считаные месяцы.
Она при своем невысоком росте была сильной. Не по сложению, а по силе духа. И излучала агрессию.
«Пошли вы все в жопу».
Эти слова, хотя и не произнесенные, создавали вокруг нее некую щетинистую ауру.
Были времена – Гамаш тогда только-только с ней познакомился, – когда она произносила эти слова. Прямо ему в лицо. Как и всем другим. А теперь она просто думала их. Но внутренние силы этой маленькой женщины были настолько велики, что казалось, она их выкрикивает.
«И все же, – подумал Гамаш, – какой-то прогресс есть».
Она один раз коротко кивнула ему.
«Пошел в жопу».
Он не ответил. Только смотрел на нее.
Пирсинг оставался на своем месте. В брови, носу и щеке. Вдоль ушных хрящей.
И?.. Да, вот оно.
Щелк-щелк-щелк – это она постукивала кончиком языка со штырьком пирсинга по зубам.
В покере это сочли бы подсказкой.
Щелк-щелк-щелк. Подсознательная азбука Морзе Амелии.
Когда-нибудь