Потому, впутав свою фигуру в чащобку хотя и голых, но споро росших кустов, он стал наблюдать за подъездом Охлобыстиных. Первым среди множества входящих и выходящих туда-сюда незнакомцев вывернулся из него, как белесь на стреме реки, весь этакий лоснящийся Богдан Демьяныч. Держа врастопырку свои толстые пальцы и увальневато шагая без согласования с махом рук, он добрел до обочины, где его, чуть прифыркивая фиолетовым дымком, ждал автомобиль. Торжественно погрузясь в его чрево, он отбыл. И почти следом же за ним из подъезда выковыляла Капитолина Феофановна. Она постояла, поглядела то в одну, то в другую сторону, потом вскинула взор вверх, туда, где был их балкон, и качающейся походкой, как всегда ходила, по-утиному, двинулась, видимо, в магазин.
Клюху подмыло немедленно взбежатъ к ним на этаж и застать Марину одну. И он, видимо так бы и сделал, если бы сзади не услышал знакомый, вызывающий уже у него вздрог голос:
– Кого же это ты тут пасешь?
Перфишка улыбался, и во рту у него померцивала, явно недавно вставленная фикса.
– Никого я не пасу, – угрюмо ответил Клюха. И поинтересовался: – Сколько я тебе должен?
– Ого! – воскликнул Мордяк. – Да ты, оказывается, зря время не теряешь! – И вопросил: – Хавира, что ли, тут чалится?
– Не твое дело! – буркнул Клюха. – Так сколько?
– А у меня знаешь, – закуражился Перфишка, – как стаж за время войны – один к пяти идет.
– Ты мне скажи сколько? – уже озлел Клюха. – Чего тянешь?
– Ну по твоей бедности давай кусок. Только напервак скажи, где ты амазонские залежи хапнул?
Клюха молча отсчитал ему сто рублей.
– О! У нас тут ростовщик новый появился!
Этот голос не просто ожег, он током пронесся по всему его существу, потому как принадлежал Марине.
Она чуть подвирюхливалась на каблучках своих сапожек.
– Что тут, – спросила, – торг идет или прозаическая расплата за прежние грехи?
Она, как всегда, поигрывала ямочками на щеках. А Клюха чувствовал себя так, словно с него вмиг сдрючили всю одёжу, а руки привязали к спине, чтобы он ничем не мог прикрыть свой срам.
– Я смотрю, – сказала она, – разговорчивость ваша ушла в счет.
И тут, как это всегда делал, когда появлялась в клубе свежая девка, как-то по-особому, с веерным потягом верхней губы, заоскалялся Перфишка.
– Это я, – сказал, – плату с Клюхи беру за то, что он, – Перфишка кивнул на куст, – все почки с лозины пообъел.
– Во-первых, – назидательно начала Марина, – он не Клюха, а Коля, а во-вторых, это не лоза, как вы утверждаете, а акация. – И она уточнила: – Причем желтая.
– Ай! Ай! Ай! – зазловредствовал Перфишка. – За желтую надо бы взять больше.
Он высмыкнулся поперед Клюхи и дурашливо вопросил:
– Разрешите доложить?
Марина всхохотнула.
– Так вот, во-первых, о том, что он Колька, знает только старый ворчун паспорт. Погоди, погоди! Да у него же его нету. Он, так сказать,