И я в любое время смогу смотреть на небо. И тогда как-нибудь за ужином ты взглянешь на свою тарелку и скажешь: эге, какая славная морковка – и подумаешь обо мне.
– Мне не хочется думать о тебе, глядя на какую-то чертову морковку!
– Да брось ты! Какая муха тебя укусила?
– Совсем скоро тебя некому будет защищать. – Он начинает ходить взад-вперед. – Там, вдали от города, опасно. И я слыхал, что толкуют: на полях полным-полно мужчин… ублюдков, готовых вот-вот превратиться в беззаконников, и эти субъекты смогут схватить тебя, когда угодно, стоит им просто захотеть.
– Ха, пусть только попробуют, – смеюсь я и, взяв с земли палку, со свистом разрезаю ей воздух.
– Я не шучу. – Он хватает мою руку, заставляет выронить палку, но все равно не отпускает. – Я беспокоюсь за тебя, – тихо говорит он.
– Перестань. – Я выдергиваю руку из его хватки и думаю: как странно, что он касается меня вот так. За годы нашей дружбы мы, бывало, и дрались, и боролись, валяясь в грязи, и сталкивали друг друга в реку, но сейчас все совсем иначе. Ему меня жаль.
– Да подумай же ты наконец! – кричит он, глядя вниз, на палку, валяющуюся на земле, и качает головой. – Ты совсем не слушаешь то, что я тебе говорю. Я хочу тебе помочь…
– Почему? – Я с силой пинаю палку, и она улетает прочь. – Потому что я глупа… потому что я девчонка… потому что якобы не знаю, чего хочу… потому что в мои волосы вплетена красная лента… потому что я способна на опасное волшебство?
– Нет, – шепчет он. – Потому что Тирни, которую знаю я, никогда не подумала бы обо мне так… не стала бы задавать таких вопросов… особенно сейчас… когда я… – Он досадливо откидывает волосы с лица. – Я хочу только одного – того, что лучше для тебя, – говорит он и, отступив назад, начинает проламываться сквозь подлесок.
Я думаю о том, чтобы броситься за ним, извиниться за то, что своими словами нанесла ему такую обиду, взять назад просьбу об одолжении, чтобы мы могли расстаться друзьями, но, быть может, лучше оставить все именно так. Ведь надо же когда-нибудь расстаться с детством.
Глава 4
Раздраженная и растерянная, я иду по городу, стараясь не замечать пристальных взглядов и шепотков. По дороге я останавливаюсь у загона, чтобы посмотреть на лошадей, которых обихаживают стражники – чистят их, заплетают в косы гривы и хвосты, вплетая в них красные ленты. Точно так же поступают и с нами. И мне приходит на ум вот что – так же они думают и о нас… мы для них всего лишь кобылы, готовые для того, чтобы их осеменили жеребцы.
Ханс подводит одну из лошадей ближе, чтобы я могла полюбоваться ее гривой, заплетенной в прихотливую косу, но мы с ним не говорим. Никому не разрешено обращаться к нему по имени, только «стражник», хотя я знаю его с тех самых пор, как мне было семь лет. Никогда не забуду, как я в тот день зашла в лазарет, рассчитывая найти отца, а вместо него нашла Ханса, который лежал там один – одинешенек с мешком окровавленного льда между ног. Тогда я ничего не поняла, подумав, что это какой-то несчастный случай. Хансу было шестнадцать лет. Он родился у женщины из