стуком, острая боль заставляет на мгновение потерять сознание. Когда я прихожу в себя – крысы уже нет.
Перелом ноги на полтора месяца избавил меня от хлебных очередей, которые были настоящим пеклом («Карина, девочка, клубок ниток – не папин мячик для бейсбола!»); норма – около двухсот граммов хлеба на душу, ближе к полудню около булочной на площади Марти, к которой приписаны наши тархеты, выстраивается человек триста; однажды я решила попытать счастья в магазине другого квартала, где очередь была вдвое меньше, – после двухчасового стояния яркая мулатка вернула мне тархету: «Вы приписаны не к этой булочной!»; машина, которая привозит серые ноздреватые, очень легкие (под корочкой больше пустоты, чем мякиша) батоны, одна на несколько булочных, и когда она отъезжает за очередной партией бесценного груза, очередь покорно ждет под палящим солнцем; иногда вместо хлеба выдают галеты – сухое невкусное печенье из серой муки – аж по пять штук на брата (две лицевые, восемь столбиков с накидом, поворачиваем работу на изнаночную сторону – сколько дадут за этот воротничок?) Не мне с моим sindromo climático35, как именуют здешние врачи мои приступы головокружения, тягаться с местными компаньерами, которые время ожидания в очереди используют для того, чтобы завести шашни с проходящими мимо кабальеро или громко поведать товаркам, «как тот Педро мне вставил».
Я заметила: собравшись вместе, белорусские женщины говорят, как правило, о еде, а кубинки – о сексе. Эх, будь я примерной кубинской женой, не упустила бы случая с гордостью сообщить товаркам про то, как Рейнальдо проходил в госпитале медкомиссию перед армией: в огромной палате лежали вперемешку мужчины, женщины с грудными детьми, старики; койка мужа оказалась напротив молодой матери с младенцем, молодица то и дело вытаскивала грудь, при этом член у новобранца вставал по стойке смирно, как солдат революции по приказу Команданте. «Черт, каррахо, я не мог ничего поделать! Когда приходила медсестра, очень красивый мулатка, он снова вскакивал!» Мулатка в коротком халатике низко склонялась над соседней кроватью, где отмерял свои последние глотки кислорода парализованный старик, и все это вместе напоминало порнофильм, где по сюжету вот-вот начнется нескучная оргия. Да, такой рассказ – в интонации оригинала, с этим неподражаемым «он»: кубинский мужчина говорит о своем детородном органе в третьем лице и с суеверным трепетом! – принес бы мне десять очков в любой кубинской очереди.
Мне представляется, что кулинарное самоудовлетворение моих обделенных любовью соотечественниц (дома, во время больничной эпопеи, меня всегда приводило в сакральный ужас количество употребляемой ими еды) – просто вариант сублимации. Обжорством подсознательно замещается полноценный секс, которого многие из них лишены по причине того печального факта, что наши мужчины сублимируют свое либидо чаще всего через алкоголь. У кубинцев их сексуальность изливается натуральным, самой природой прорытым руслом; может быть, поэтому в них столько детской наивности и доверия к жизни (и ни одного пьяного на улицах, разве что в дни