он не в состоянии, – улыбнулся старший лейтенант. – Не удержит даже ручку в руке.
Мариуш подошел к окну и выглянул на улицу. Мимо проезжал серый «Стар» с прицепом, нагруженным ящиками с бутылками из-под молока. Громкое звяканье стекла и рокот старого двигателя еще были слышны, когда грузовик исчез из поля зрения. Блашковский скрестил руки на груди, посмотрел еще немного в окно, дожидаясь момента, когда тишина в комнате станет красноречивой. Он научился этому у своего начальника майора Мартинковского. Когда тот был недоволен объяснением или выводами подчиненного, он подходил к окну, смотрел вниз на улицу, а когда тишина в кабинете начинала звенеть, неожиданно поворачивался и задавал резкий вопрос, прибивавший собеседника к полу. Мариуш сам это испытал и вынужден был признать, что эффект был ошеломляющим. Сегодня он решил сам это опробовать. Он медленно посчитал в уме до десяти и быстро повернулся к Медушевскому.
– Вы его избили? – спросил он холодным тоном.
Улыбка, до этого сиявшая на круглом лице Медушевского, моментально исчезла. Милиционер удивленно посмотрел на Мариуша.
– Ну… Он не хотел сознаваться… Мы его немного того…
– Вы знаете, что бить задержанных запрещено? – продолжать атаковать Блашковский. Он с удивлением отметил, что метод Мартинковского действует и приносит результаты.
– Вы не читали директиву № 315/88 от мая текущего года, изданную Центральным комиссариатом Гражданской милиции, об ограничении средств принуждения и неприменении физического насилия?
Медушевский побледнел. Он никогда раньше не слышал о такой директиве. Он годами всех избивал, была такая необходимость или не было. Избивал за глупую улыбку, наглое поведение и даже за непонравившуюся внешность, и никто из его людей, и даже начальников, не видел в этом ничего предосудительного. В конце концов таким образом выбивали показания и сотрудники других комиссариатов, не только он. Но он не хотел признаваться, что не знает такой директивы, так как это означало бы неисполнение указания, согласно которому следовало читать все поручения и рекомендации, приходившие из столицы. Но этого было так много, что ни у кого не было на это времени, поэтому большинство указаний, отправленных в комиссариат в Яроцине, непрочитанным попадало в папку, чтобы в нужный момент их можно было найти.
– Что-то такое читал, – соврал Медушевский, посмотрев на свои начищенные черные ботинки.
Блашковский победоносно посмотрел на него, однако вскоре испугался своего успеха. Рано или поздно этот жирдяй узнает, что его обвел вокруг пальца курсант. Вся надежда на помощь из Познани.
Медушевский покраснел как рак, крепко сжал губы, которые даже побелели, и уставился в пол, покрытый зеленым линолеумом.
Было заметно, что он хочет что-то сказать в свое оправдание, но не знает, что именно сказать.
Если я сейчас ничего не сделаю, у него мозг взорвется, подумал Блашковский.
– Только если обстоятельства требуют защиты чести мундира при