были периодами гигантского прогресса в этой области экономической науки. Италия XVI века считалась страной с наихудшей денежной системой и с наилучшей денежной теорией. И если такого продвижения в теории в последнее время не произошло, то причина этого мне видится в определенном изменении отношения большинства экономистов к методологии экономической науки, изменении, которое во многих научных сообществах расценивается как великий прогресс. Я имею в виду попытку заменить качественные методы исследования количественными. Применительно к денежной теории этот сдвиг произошел даже с теми экономистами, которые, как правило, отвергали «новую» точку зрения – а в действительности, некоторые изменили методологию в указанном направлении даже за несколько лет до того, как мода на количественные методы распространилась на другие разделы науки.
(2) Наиболее известным и наиболее соответствующим тому, о чем идет речь, является попытка Ирвинга Фишера, предпринятая около 20 лет назад, вдохнуть жизнь в наиболее механицистскую форму количественной теории ценности денег, посредством его широко известного «уравнения обмена». Вряд ли можно отрицать тот факт, что эта теория с ее аппаратом в виде математических формул, сконструированных так, чтобы подтвердить статистические наблюдения, будучи типичным примером «количественной» экономической науки, оказала значительное воздействие на методологию сегодняшних представителей этой школы. Я не собираюсь оспаривать позитивное содержание этой теории. Я даже готов признать, что, поскольку речь идет о количественной теории как таковой, она верна и одним из наихудших вариантов для нас стала бы такая ситуация, при которой широкая публика когда-нибудь опять усомнилась бы в ее базовых утверждениях. Меня огорчает и то, что эта теория в различных ее формах узурпировала центральное место в денежной теории, и то, что точка зрения, которая ее порождает, представляет собой препятствие для ее дальнейшего прогресса. Не меньший негативный эффект для ее развития имеет сегодняшняя изоляция теории денег от основного корпуса экономической теории.
Это положение и не может быть иным до тех пор, пока мы предполагаем, что используемые нами различные способы объяснения ценности и цен никак не зависят от влияния денег и от объяснения влияния денег на цены. А мы поступаем именно так, когда стараемся установить непосредственную причинную связь между суммарным количеством денег, общим индексом цен и, быть может, также совокупным объемом производства. Это так, поскольку ни одна из этих величин, взятая сама по себе, не оказывает воздействия на решения индивидов, лежащие в основе основных положений не денежной экономической теории. А ведь именно этому, «индивидуалистскому» методу мы обязаны тем, что вообще понимаем экономические явления, именно в этом состоит главный источник прогресса науки, обеспеченный преимуществом последовательного использования «субъективной» теории по сравнению с учением классической школы.
Таким