не скажу. Это – царское имя, которым никого не называют здесь. Мои друзья зовут меня Хризис, и это комплимент, который и ты мог бы мне сделать.
Он прикоснулся к её руке.
– О, нет, нет! – сказала она насмешливым голосом. – Слишком поздно уже для этих шуток. Пусти меня скорей идти домой. Уже скоро три часа, как я встала, и я умираю от усталости. – Наклонившись она взяла рукой свою ногу: – Вот видишь, как эти узенькие ремешки жмут мои ноги?.. Их слишком стянули. Если я их сейчас не расплету, они оставят следы на ноге, – красиво будет, когда меня будут целовать! Пусти меня скорей! Ах! сколько беспокойства! Если бы я это знала, я бы не останавливалась. Мое желтое покрывало всё измято на талии, посмотри только!
Деметриос провел рукою по лбу и затем с развязностью человека, соблаговолившего сделать выбор, пробормотал:
– Ну, веди меня!
Наклонившись она взяла рукой свою ногу: – Вот видишь, как эти узенькие ремешки жмут мои ноги?
– Но я же не хочу! – с изумлением запротестовала Хризис. – Ты даже не спросил, доставит ли мне это удовольствие. «Веди меня»! Каким тоном он это сказал! Не принимаешь ли ты меня часом за девку из публичного дома, которая плюхается на спину за три обола, не посмотрев даже, кто ее берет? Знаешь ли ты, по крайней мере, что я свободна? Осведомился ли ты о подробностях моих свиданий? Ходил ли ты за мною во время моих прогулок? Заметил ли ты двери, которые раскрывались, чтобы впустить меня? Считал ли ты мужчин, думающих, что они любимы Хризис? «Веди меня»! Будь спокоен, я не поведу тебя. Оставайся здесь или уходи, но только не ко мне!
– Ты не знаешь, кто я…
– Ты? Как раз! Ты – Деметриос из Саиса; ты сделал статую моей Богини: ты любовник царицы и хозяин над моим городом. Но для меня ты только красивый невольник, потому что ты меня увидел и ты меня любишь. – Она приблизилась к нему и продолжала заигрывающим голосом: – Да, ты любишь меня. О! не возражай, – я знаю, что ты скажешь: что ты никого не любишь, что ты привык только, чтобы тебя любили. Ты – Возлюбленный, Драгоценный, Идол! Ты отверг Глицеру, которая отвергла Антиоха. Демонасса, лесбиянка, поклявшаяся умереть девственной, легла в твое ложе, когда ты спал, и взяла бы тебя силою, если бы две твои лигийские рабыни не вытолкали ее нагою за дверь. Каллистион, прекрасноименная, потеряв надежду приблизиться к тебе, купила дом напротив твоего и по утрам показывается в окне так же мало одетая, как Артемида в бане. Ты думаешь, что я всего этого не знаю? Но, ведь, между куртизанками говорят обо всем. В ночь, когда ты прибыл в Александрию, мне уже говорили о тебе, и затем не прошло ни одного дня, чтобы предо мной не произносили твоего имени. Я знаю даже вещи, которые ты уже забыл. Я знаю даже вещи, которых ты сам ещё не знаешь. Бедная маленькая Филлис повесилась позавчера на косяке твоей двери, не так ли? Ну вот, это начинает входить в моду. Лида поступила так же, как Филлис. Я зашла посмотреть на нее сегодня вечером, – она была уже вся посиневшая, но слезы ещё не высохли на её щеках. Ты не знаешь, кто это такая, Лида? Ребёнок, маленькая куртизанка пятнадцати лет, которую мать продала в прошлом месяце судовладельцу из Самоса, проезжавшему через Александрию, чтобы подняться вверх по реке, в Фивы.