шанкрёзная, лобзанье как у жаб,
Лоб штукатуренный, соски дряблее тины, —
В самой Фессалии нова такая жуть!
Ты хочешь, чтобы я, припав к тебе на грудь,
Забыл свою любовь, любезную метрессу?
Ну нет, изволь служить борделю своему;
А то, не ровен час, мне принесешь чуму,
В твои объятия идти мне точно к бесу.
«Делил я ложе с дамою прелестной…»
Делил я ложе с дамою прелестной:
Лобзала и вертелась, как юла,
И шею мне руками обвила,
Как оплетает плющ утес отвесный.
От наслаждений в нашей схватке тесной
Мне показалось, что она спала,
Похолодела, и тогда со зла
Я речью укорил ее нелестной:
«Мадам, вы спите? Иль неведом вам
Жар чувственный, что так присущ страстям?»
И та, метнувши взгляд почти порочный,
Сказала: «Нет, готова клясться в том,
Что не спала, но от таких истом
Жива ль, мертва ли, я не знаю точно».
Одной даме, игравшей на лютне сидя на коленях дружка
Одна красотка, сев мне на колени,
Вкусить давала сладостных наук,
От лютни не отнявши цепких рук;
Я юбку ей задрал без промедлений.
Любовь зажглась от пыла и томлений,
Огнем проникла в наши души вдруг;
Я разомлел от этих страстных мук,
Сдалась моя Цирцея томной лени.
«Что, – говорю, – бездействуют персты?
Играть на лютне утомилась ты,
Где прежние аккорды с их синкопой?»
Она в ответ: «Желанный, слов не трать,
Игру не могут пальцы продолжать
В то время как ее веду я попой».
«В тот месяц, для любви столь подходящий…»
В тот месяц, для любви столь подходящий,
Мы с дамою моей укрылись в лес,
Чтоб там под сенью благостных древес
Вкусить плоды любви, сердца томящей.
От нег она сомлела в этой чаще,
И тут во мне учтивый пыл воскрес,
К лицу я с поцелуями полез
И так почтил стихами очи спящей:
– О пламенники, факелы Любви,
Коль вы чрез веки белые свои
Способны молнии метать потоком,
Почто теперь страдать ваш должен свет?
Я с солнцем вас сравню, с небесным оком,
Для коего преград и в тучах нет.
Ревность
Художники словес, кем вымыслы воспеты,
И вы, изографы, безмолвные поэты,
Рисующие нам огни, оковы, чад,
Гнев, ярость, бешенство, дырявые сосуды,
Изобразите ли весь ужас той паскуды,
Что, Ревностью зовясь, в себе скрывает ад?
Тот коршун, что клюет титана Япетида,
И бочка Данаид, и плетка Эвмениды,
И колесо в гвоздях, где Иксион распят,
Все муки Флегия, Сизифа и Тантала, —
В сравненье с ревностью сие ничтожно мало;
Тому, кто сдался ей, она готовит ад.
Обняв свою жену, ревнивец