(ПРОД.)
А ведь были времена, когда нас, старых работников сцены, за ненадобностью или по чьему-то злому умыслу, просто вытурили из театра в три шеи. За что, спрашивается, за какие такие грехи?
Тяжёлые были времена, что и говорить.
Нам с Монбланом Аристарховичем пришлось жить тем, что собирать бутылки и сдавать их, без приглашений ходить на свадьбы и поминки, подрабатывать на судебных тяжбах, в основном против хамоватых продавцов.
Манюня интересуется:
ЧУБЧИК
А это как?
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Да вот так! Специально нарывались на скандалы, при свидетелях, своих людях…
(тихо напевает)
Не нужен мне берег турецкий…
(продолжает)
Как правило, дела выигрывались. Следовала денежная компенсация за причинённый моральный ущерб. Суммы, разумеется, были незначительными, но прожить было можно…
(снова тихо напевает)
Отцвели уж давно хризантемы в саду…
(восторженно)
Благодать-то какая! Ты и представить себе не в силах, Манюня, какой я сегодня комфортный и даже, сказал бы, распоясанный!
ЧУБЧИК
Оно и видно. Ну а что дальше-то было?
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
А было то, что Монблан Аристархович по неосмотрительности своей попал под колёса автомобиля. В больнице он провалялся где-то около двух месяцев, а потом его и след простыл, на целых четыре с лишним года…
(напевает)
Ніч яка місячна, зóряна, ясная…
(продолжает)
Где был, чем занимался, для меня лично до сих пор большая загадка, а тем более после всего увиденного и услышанного за последние два дня.
Начинает припекать. Путники замедляют шаг, останавливаются и делают передышку.
Иван Абрамыч вдруг широко раскидывает руки, восклицает на все лёгкие:
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Русь ты моя трубно-печная, лапотно-самоварная, с полатями да лежанками, с завалинками и полисадниками, с наличниками резными, с пирогами, тараканами и клопами злющими. Э-э-эх!
Именно такая, забубённая, ты мне и дорога.
Монолог оказывается кратким, но содержательным. От нахлынувших чувств, от любви ко всему его окружающему, Бабэльмандебского распирает во все стороны, и даже в высоту.
Далее идут молча, омываемые солнечным душем, обволакиваемые зноем.
Пристально вглядываются в даль, в надежде увидеть признаки хоть каких-нибудь строений.
Так они и идут себе.
Вдруг за спиной слышится скрип колёс телеги. Позади тащится воз с свежескошенным сеном. На верхах восседает древний ДЕД, удерживая в руках вожжи.
Лошадь, запряжённая в телегу, плетётся как-нибудь, без излишней инициативы и энтузиазма, изредка понукаемая и похлёстываемая вожжами по бокам. Рядом с кобылой резвится жеребёнок.
Телега равняется с путниками. Иван Абрамыч приветствует:
БАБЭЛЬМАНДЕБСКИЙ
Добрый день, отец!
Водитель кобылы, останавливая воз, откликается:
ДЕД
Добрый