не простившись, не оглянувшись, не смотрите больше на меня так, как вы смотрели раньше.
Ошарашенный Уильям почувствовал, как ее маленькие руки с силой развернули его. Он открыл глаза и обнаружил, что стоит спиной к Минни, лицом к тропе. Все плыло перед глазами, и стыдно было до изнеможения. Таким дураком он никогда в жизни себя не чувствовал.
Там, на обрыве, его конь все еще тянулся к Драб, а та отворачивалась и даже лягалась, что означало: «Уходи! Не приставай!» Наконец он смирился, опустил голову и начал лениво пощипывать траву.
Что оставалось делать Уильяму, как не последовать его примеру? Пощипывать траву он, естественно, не стал, но тоже смирился, опустил голову и… ушел.
В тот день с самого утра Хренов был молчалив и задумчив. А когда настало время ехать на прогулку – размяться на новых, недавно прибывших в конюшню лошадях, – он и вовсе притих.
– Ты нездоров, Тимофей? – спросил Саша. – Хочешь, останься, я поеду с Савелием.
– Вот еще, – буркнул Хренов. – Савелий – он при Николае Александровиче обычно ездит. Все знают, что ты новиков при мне проезжаешь. Что подумают, если Савелий поедет? Что ты Тимофея Хренова понизил или отставку дал. Знаешь, как наши пристально следят друг за другом? Куда вашим флигель-адъютантам!
Саша посмотрел на него с любопытством. Он даже не догадывался о том, что среди прислуги существует негласная табель о рангах и за каждым взлетом и падением ревниво наблюдают чужие глаза.
– Ты в уме, Тимофей? – засмеялся Саша. – Кому подобная чепуха в голову взбредет? Тебе никто никогда отставку не даст, сам знаешь. Вот помяни мое слово, ты еще у моих детей дядькой будешь.
Вид у Тимофея сделался чрезвычайно довольный, и он явно повеселел. Но все равно оставался озабоченным.
Может, он боится, что на новых лошадях опасно ездить? Но коняшки оказались на диво послушны. С тех пор как Никса упал с коня и у него начала болеть спина, жеребцов вроде Грома в императорские конюшни больше не брали, оставляли у заводчиков до тех пор, пока не выхолащивали. Теперь они все были просто кони – слова «мерин» император терпеть не мог, поэтому его не было в обиходном разговоре, однако суть не менялась. В кавалерийских войсках тоже стали отдавать предпочтение коням, а не жеребцам. Конь – не кот: это если кота выхолостить, он сделается печным жителем и станет спать с утра до ночи, а у коня прыти да резвости не убавляется, он только послушнее да разумнее становится.
– Одна прелесть этот сивый! – крикнул Саша на скаку, наслаждаясь своим конем. Масть у него была непривычная: в императорской конюшне преобладали вороные, гнедые или чисто белые кони, а у этого серая шерсть отливала красивым сизым отблеском, да и узкая морда имела хищные, несколько щучьи очертания, что, как знал Саша, свидетельствовало о неистовой резвости.
– Да, хорош! – рассеянно отозвался Хренов, озираясь по сторонам.
Они уже давно выехали из Царскосельского парка и теперь мчались