что никаких исторических личностей нет, в том смысле, что никто никогда не действует в расчете на историю, даже самые маниакальные наполеоны, стоящие в позе гениев истории реально поступают и сообразуются не с ней, а со своими микроскопическими, сиюминутными целюшечками и притязаньицами. Наполеоны лишь равняются на других наполеонов и потому им кажется, что раз предыдущие наполеоны – исторически заметные микробы, то и они могут стать такими же или даже еще больше, в размер бациллы.
– Как же можно увидеть смысл истории, если нет исторических действий, действий, сомасштабных истории?
– Так ведь смысл ловится и улавливается не в действиях, а в рефлексии их, а рефлексия безразмерна и потому может вмещать в себя гораздо больше содержания, чем одна отдельно взятая жизнь.
– Хорошо. Дальше!
– История – это всегда поиски будущего.
– Не понял.
– Вот мы, например, не знаем, чем, как и когда кончится чеченская война, которая идет уже более двухсот лет. Дольше тянулась только Иудейская война. Она кончилась тем, что Рим пал, иудеи оказались в рассеянии, а Европу заполнили христиане и варвары. История уже дала нам свою версию окончания Чеченской войны, независимо от того, сколько раз ее будут заканчивать многочисленные российские президенты.
– Теперь понял.
– Ни черта ты не понял. Это ж я только пример дал. Самые светлые и яркие, самые невероятные и фантастические картины будущего – это самые отдаленные от нашего настоящего и самые забытые нами мифы древности. История, раскапывая и находя их, освобождает нас от далеких прежних заблуждений. Будущее – это не то, что было или будет, будущее – это то, чего не было, нет и не будет. Будущее настает таким, каким его никто не ждал и не предполагал. Творя этот мир, Бог использует детективный жанр. История же нам показывает, чего не следует опасаться в наших онтологических предположениях относительно будущего, она говорит нам о том, чего уже не будет никогда. Исторические невежды всегда ждут чего-то сбывшегося, а потому несбыточного.
– Хорошо, я понял, что все это не так просто, как кажется.
– Да оно еще проще, чем кажется. Потребность в истории и историческом анализе возникает из-за недостатка теоретических обоснований. Это, кажется, еще Вебер утверждал. Если бы у нас был такой же теоретический уровень в социологии, как в физике, биологии, химии и других естественных науках, мы бы спокойно обходились бы без истории. Более того, если бы у нас были более или менее приличные гносеологические, когнитивные и, говоря вообще, гуманитарные теории, нам не нужна была бы и история науки. Но, слава Богу, таких теорий нет и не будет, а поэтому мы ловим редкое удовольствие от занятий историей.
– Мне кажется, ты – мазохист.
– Мы все – мазохисты, каждый – немножечко мазохист и каждый – в своем роде мазохист. Потому что мы все – рабы культуры, в гораздо большей степени рабы, чем нам это кажется.
– А при чем тут культура?
– Культура – это