духов, эльфов, саламандр, сильфид, гномов, джинов, нимф и тому подобным духовным материалом всю планету. аламандр, сильфид, же населившее своим потомством несметным количеством духов, эльфов, гномов, джинов, нимф и тому подобным дух
Итак, в отличие от людей 27-го стиха, Адам был способен к репродукции. Он, не мог, как Бог и люди 27-го стиха, творить, но был орудием размножения – сначала для Лилит, позже – для Евы.
С другой стороны, людям 27-го стиха было прямо вменено плодиться и размножаться, наполнять землю и обладать ею.
Тут мы вступаем в мрачную и зловещую зону инцеста.
Либо Лилит – это мать Адама, либо – сестра. Однако и в том, и в другом случае никакого кровосмешения не было: эта женщина была беспола. Строго говоря, она не вынашивала и не рожала своих детей – она их творила.
Чтобы сделать картину более прозрачной, вспомним о мужчине 27-го стиха. От него вообще никакого потомства и продолжения не было. Он, кажется, даже не участвовал в глобальном номинализме: это к Адаму бог подводил всяких тварей для поименования. Лишенный функций и действий, этот самый первый человек был несомненно Сыном Божиим, коль скоро создан по Его образу, а не по подобию.
Вся эта прискорбная путаница и неловкость имеют свое, вполне обоснованное, объяснение: сам-то Господь Бог – круглый сирота. Ему самому, при полном незнании данного вопроса, пришлось изрядно покрутиться, чтобы выкарабкаться из этой щекотливой ситуации. И не сразу, ох, не сразу Он допустил меж людьми то же, что существовало в остальной природе. Да и допустил Он это с проклятьями и изгнанием, продолжая допускать не только любовь и деторождение, но и ненависть, доведенную до братоубийства.
Ничем, кроме природной неосведомленности Его, нельзя понять зачатие как голубиный благовест, непорочное зачатие и незнание, что делать с такого рода порождением иначе, как умертвить его на кресте – ведь рожденный бессмертен.
Непорочность как эманация бесполости стала высшей добродетелью и сохранялась такой до самого последнего времени, когда люди до того обсоциалили Бога, религию и церковь, что назвать это иудаизмом, христианством или еще как-нибудь уже невозможно без примеси лукавства и лжи. Сакральность и святость непорочности и непорочного зачатия исчезли и растворились, дефлорация перестала быть жертвенным актом, а люди 27-го стиха полностью выпали из нашего внимания.
Что вовсе зря.
Забыв о них, мы утеряли путь к образу Божию, мы перестали мучиться загадкой – кто же они, эти совершенные люди? А, стало быть, мы перестали задумываться и о загадке собственного совершенства.
А тут ещё одна напасть случилась.
Господь не по жадности велел людям не есть от Древа Добра и зла, а потому, что плоды эти были к седьмому дню ещё незрелы: «а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.» (Быт. 2.17). Мы и по сей день чувствуем незрелость своих знаний, мыслей и чувств, а потому – единственные, кто, по мнению Аристотеля,