уж наивности стыдится,
И, скинув ризу веры от потерь,
Она летит как раненая птица,
Освобожденная от всяких вер.
На белом всё сложнее…
На белом всё сложнее:
суть узора,
вес буквы и
звучания вне слов,
фигура рядом и
внутри,
и коридоры
казенные —
с халатом докторов.
На белом строже к человеку совесть.
И красота.
И чистая любовь.
Губами белыми глотаю
эту новость,
напуганная черной ведьмой снов —
Всё про тебя. Да о тебе. И ради.
На платье белом —
бисер крупных слез.
Да и по мелочи…
Душа моя и платье
рассыпались
кристалликами
«SOS»…
Сокровенное
По мне, сильнее тот, кто скажет
О боли, не боясь молвы,
Что ставит крест перстом из сажи
На лбу повинной головы!
Но тот, кто выпустил вопль боли,
Оставшись честным до конца,
НЕ ПРОИГРАЛ, а лишь изволил
Нам приоткрыть секрет ларца!
А вслед, размазывая слёзы,
Которых не стыдился он, —
Он, словно мальчуган курносый,
Начнет всё заново, и, стон
Превозмогая свой достойный,
Вновь через боль продолжит жить —
Не ради возбудить поклоны,
Не ради зависть уличить!
А просто потому, что честно
Признался миру и себе,
Как больно, если сразу двести
Придет смертей к одной судьбе.
Но, и признавшись, не бессильно
Пал жалким рубищем к ногам,
А дальше жил. Творил двужильно —
И через боль, и через срам!
Обреченные
Люблю тебя.
Ты обречен
На ту же муку обладанья
И жертвенности,
что дает
Гораздо больше, чем крадет
Во имя сладкого страданья.
Я жертва на ладонях Божьих.
Ты руки тянешь, как больной —
К спасению.
А гнев Святой
Ревёт:
«И КТО
тебе
дороже?!»
Занавес
Долго стоны ветра причитали.
Долго сыпался колючий дождь.
Вся природа плакала началом,
У которого в гортани нож.
Всё, что сказано
давно и
нежно,
Всё, что сделано
сейчас
назло, —
Укрывалось пылью
белоснежной
И внутри
по капельке
текло…
Однажды
И кто придет? В лихую зиму
Дороги косят по ногам.
Устали даже пилигримы-
Ветра, – предшествуя ветрам.
Устала бледная старушка
Бросать надменный лунный взор
На человечество.