от нее он сбегал в мучительные поиски вариантов собственной смерти – где, как, почему. Потому что – вот он жил и что? Что останется после него? Ничего. Он не талантливый скульптор, ни режиссер, ни поэт – ничего в этом мире не создал, никого не согрел, ничью жизнь не изменил.
Дочь давно выросла, но она выросла как-то без него, сама по себе. И он до сих пор не понимал – чья это на самом деле заслуга: ее матери, которая их оставила и никогда больше не появлялась на горизонте (и, надо сказать, слава богу), его матери, которая вложила в ее воспитание всю себя или просто провидения. Потому что все прелести подросткового возраста обошли их стороной, за оценки не приходилось судорожно бороться, мучиться с поступлением в ВУЗ. Все было хорошо и как-то само собой.
И если теперь посмотреть на его жизнь со стороны – то жил ли он? И в чем был смысл этой самой жизни? Ведь если что-то можно измерить или оценить – то лишь снаружи, с высоты большего измерения. И та, которая сидела сейчас рядом с ним, доказывала одним своим присутствием, что измерение это было.
– Как там? Ну….там? – спросил он.
– Кому как, – ответила она. – Ты бы не бегал по врачам, а лучше занялся приготовлением всех формальностей, чтобы не перевешивать их на других: завещание, похороны и прочее.
«Петька!» – мелькнуло у него в голове. Никак не могу отдать ему удочки. Надо будет отдать. Михалычу покрышки обещал. Он поднялся, взял карандаш, огрызок бумаги на столе и начал писать список дел на завтра. Будильник завел на два часа раньше, – чтобы больше успеть. Но засыпал, как и раньше, с трудом, вздрагивая и постоянно просыпаясь и снова впадая в липкую дремоту.
Он вскочил, как ужаленный, огляделся по сторонам. Пять утра. Встал и поплелся на кухню. Привычный завтрак. Он посмотрел в окно и увидел, как встает Солнце. Медленно и величаво. Почему он никогда не видел этого раньше? Почему не думал, как это красиво? Он оставил недоваренный кофе и вышел на улицу в раскинувшийся рядом с домом парк. Вдохнул утреннего воздуха и вдруг почувствовал запах влажной земли, дразнящей ноздри, летней жары и духоты, которая только разнималась, свежескошенной травы, от которого кружилась голова. Господи, как же хорошо. И почему только сейчас?
Легкий туман клочками полз по тропинкам, что-то пряча в своих причудливых очертаниях, а что-то изменяя до неузнаваемости. Он застыл, наблюдая за игрой света и тени на краях его комьев. Потом вдруг стянул с себя рубаху и с радостным, почти детский криком и гиканьем нырнул в небольшое озеро, мимо которого раньше ходил почти каждый вечер в ближайший магазин. Фыркая, как недовольная лошадь, яростно молотя руками воду и рассеивая мириады брызг вокруг себя, он разогнал всех местных уток и сонный еще парк наполнился всплесками воды и его радостным криком: «Э – ге – геееей!».
Сгребя одежду в охапку, побежал домой, оставляя за собой мокрые следы. Ополоснулся в душе и теперь уже степенно прихлебывая чашечку свежезаваренного кофе, сел набросать план работы.
Он