черты его лица дышали демонической красотой. Ноздри раздувались, в улыбке обнаруживалось еще больше ледяной дерзости, чем обычно; его карие, с красноватым отливом глаза сверкали, как у тигра, в них можно было прочесть полнейшее презрение к жизни. Кровожадная радость, которую выражало все его существо, вызывала у зрителей чувство не то ужаса, не то восторга. При виде его спокойствия, уверенности во всех действиях и презрительного отношения к противнику у зрителей невольно зарождалась мысль о его неуязвимости.
Дормаген, который уже начинал терять присутствие духа от язвительных колкостей соперника, решил покончить дело разом и рискнул употребить свой особенный опасный прием, о котором говорил Юлиусу Самуил. То был отчаянно-смелый натиск. Не разгибаясь, он сыпал удары один за другим, бросаясь на противника, как разъяренный лев. Послышался крик. Все подумали, что Самуил ранен. Но Самуил, словно угадывая намерения Дормагена, так ловко и быстро отскакивал в сторону, что сыпавшиеся градом смертоносные удары задевали только его раздувавшуюся рубашку. Самуил подтрунивал, Дормаген бледнел. В то же время счастье словно покинуло Юлиуса – шпага Риттера слегка задела его правую руку. Вмешались секунданты и объявили передышку.
XVII
Молитва ангела и талисман феи
Пробовали даже завершить на этом поединок Юлиуса и Франца. Любезность, сказанная мимоходом какой-то гризетке, по общему мнению, не заслуживала серьезной дуэли. Но у Франца, кроме ревности, был еще приказ от Тугендбунда. Юлиус также не соглашался на мировую.
– Мы остановимся только тогда, когда один из нас будет валяться в ногах у другого, – заявил он. – А если сюда пришли за царапинами, то нечего драться на шпагах, достаточно простых иголок!
Потом он обратился к Риттеру:
– Ты отдохнул?
Что же касается Отто и Самуила, то присутствовавшие были о них совершенно иного мнения. Никому и в голову не пришло уговаривать их закончить дуэль – так явственно ощущалась ярость одного противника, вызванная неудачным нападением, и непоколебимая самоуверенность другого. Самуил не прекращал насмехаться над Дормагеном и во время перерыва.
– Запомни хорошенько, – говорил он ему, – что на свете нет такой удачи, у которой не было бы невыгодной стороны. Так и с твоим последним приемом: он был бы великолепен, если бы только ты не промахнулся. Теперь выходит, что ты как бы сам поставил себя в дурацкое положение.
– Ты полагаешь? – процедил сквозь зубы Дормаген.
– Ах, если бы я имел право давать тебе советы, то я посоветовал бы тебе совсем не раскрывать рта. Ты и без того запыхался после своей похвальной потуги всадить мне под ребра полфута острозаточенной стали. Если станешь еще и разговаривать, то совсем выбьешься из сил!..
Дормаген схватился за шпагу.
– Продолжим сию же минуту, – прорычал он так яростно, что секунданты немедленно дали сигнал.
Юлиус в это время думал: «Сейчас