Неужели меня испортили навсегда? И ведь меня даже не заставляли это делать. Я отключилась от болтовни Луйю и Дити о замужестве и стала смотреть, как жонглер, подбросив шары, делает кувырок и ловит их. Я хлопала, и жонглер мне улыбался. Я улыбалась в ответ. Когда он заметил меня, то сначала посмотрел внимательней, а потом отвел взгляд. Теперь я была его самым ценным зрителем.
– Океке и нуру! – провозгласил кто-то.
Я подскочила. Это была очень-очень высокая и крепко сложенная женщина. Длинное белое платье с облегающим лифом подчеркивало полную грудь. Ее голос легко перекрыл шум базара.
– Я принесла новости и истории с Запада, – она подмигнула. – Те, кто хочет их знать, возвращайтесь сюда после заката.
Затем она эффектно развернулась и покинула базарную площадь. Возможно, она делала это объявление каждые полчаса.
– Пфф, кому охота слушать плохие новости? – проворчала Луйю. – Нам хватило фотографа.
– Согласна, – сказала Дити. – В конце концов, сегодня День отдыха.
– Все равно с тамошними проблемами ничего не поделать, – сказала Бинта.
Больше моим подругам было нечего сказать на эту тему. Обо мне, о том, кто я есть, они забыли или просто не учли. «Тогда я пойду с Мвитой», – подумала я.
По слухам, сказительница, как и фотограф, пришла с Запада. Мама не хотела никуда идти. Я ее понимала – она отдыхала в объятиях Папы на диване. Они играли в манкалу. Собираясь уходить, я почувствовала укол одиночества.[2]
– А Мвита там будет? – спросила мама.
– Надеюсь. Он должен был за мной зайти.
– Потом сразу домой, – сказал Папа.
Городскую площадь освещали фонари с пальмовым маслом. Перед деревом ироко установили барабаны. Пришло немного людей, в основном пожилые. Среди молодежи был Мвита. Даже в тусклом свете я легко его разглядела. Он сидел с левого края, привалившись к плетню из рафии, отделявшему базарные прилавки от прохожих. Рядом с ним никого не было. Я села к нему, и он обнял меня за талию.
– Ты собирался зайти за мной.
– У меня была другая встреча, – сказал он с легкой улыбкой.
Я замолчала от удивления. Потом сказала:
– Мне все равно.
– Нет.
– Нет, все равно.
– Ты думаешь, что это другая женщина.
– Мне все равно.
Разумеется, мне не было все равно.
За барабаны сел человек с блестящей лысой головой. Его руки выбили негромкую дробь. Все замолчали.
– Добрый вечер, – произнесла сказительница, ступая в круг света.
Все захлопали. Я широко открыла глаза. С ее шеи свисал на цепочке панцирь краба – маленький и изящный. Белый, он сиял в свете фонарей, выделяясь на фоне кожи. Он точно привезен с одной из Семи рек. В Джвахире ему нет цены.
– Я бедная женщина, – сказала она, окидывая взглядом немногочисленную публику, и показала на калебас, украшенный оранжевыми стеклянными бусинами. – Вот это я получила в обмен на одну историю в Гади,