от восторга, сбежав от своего затянувшегося мытья.
– Я своими глазами видал, как это у них, – заметил Михал. – Слыхал ли ты, достопочтенный, о рыбе, какую поймал полицейским шлемом Пади́н[11] Мак Лохлин?
– Не слыхал, – изрек Философ. – Первый помывшийся человек, возможно, был тем, кто искал дешевой славы. Помыться способен любой дурак, зато всякий мудрец знает, что это напрасный труд, ибо природа быстро возвращает к естественной здоровой грязноте. Нам, следовательно, лучше искать не того, как очистить себя, а как достичь более неповторимой и блистательнейшей грязноты, и, быть может, накопленные слои материи попросту геологической силой своей впитаются в человечью оболочку и так отменят необходимость одежды…
– Про стиральную-то доску, – вставил Михал, – я вот что сказать хотел…
– Неважно, – изрек Философ. – Необходимость воды в надлежащем ей назначении я признаю́. Как предмет, по которому движется под парусом корабль, ей едва ль найдется замена (не хочу сказать, как сам убедишься, что в целом одобряю корабли – они склонны плодить и питать международную любознательность и мелких вредителей различных широт). Как стихия, коей гасить пламя, или заваривать чай, или заливать горки зимою, она полезна, однако в жестяном тазу черты ее отвратительны и невыразительны… Что ж до стиральной доски твоей супруги…
– Помогай удача тебе, почтенный, – сказал Михал.
– Жена твоя говорит, либо дивные забрали ее, либо женщина с козлиной ногой.
– Это баки у нее козлиные, – сказал Михал.
– Они у нее увечные, – сурово изрек Философ.
– Будь по-твоему, достопочтенный, я теперь и сам не уверен, что у ней за напасть.
– Ты говоришь, что стиральная доска твоей жены не у этой нездоровой женщины. Следовательно, она у дивных.
– Похоже на то, – отозвался Михал.
– В этих краях обитает шесть кланов дивных, но метод исключения, придавший мирозданью форму шара, муравью – его окружение, а человеку – верховенство над всеми позвоночными, не подведет и в этот раз.
– Видал ли ты что-то, подобное тому, как расплодились осы в это лето? – спросил Михал. – Ей-ей, и не сядешь-то никуда, кроме собственных портков…
– Не видал, – изрек Философ. – Миску с молоком в прошлый вторник выставлял?
– Как раз тогда.
– Снимаешь ли шапку перед пыльным смерчиком?[12]
– Не пренебрег бы таким, – ответил Михал.
– Терновый куст не срубал ли давеча?
– Да я скорее глаз себе выколю, – сказал Михал, – и стану расхаживать бельмастым, как осел Лоркана О’Нуалайна, как есть говорю. Ты видал, достопочтенный, того осла? Он…
– Не видал, – изрек Философ. – Малиновки не убивал ли?
– Никогда, – ответил Михал. – Елки-метелки, – добавил он, – кот мой старый тощий поймал вчерась какую-то птицу на крыше.
– Ха! – вскричал Философ, придвигаясь, если вообще было там куда, еще ближе к своему просителю, –