характеризует критика. В сутках свои времена года. Вечер в ладах с осенью, утро – весна.Человек похож на муравейник, издалека он стоит, хотя вблизи становится ясно, все кишит, движется, раскаленными частицами приближаясь к тебе. Время, слюна, ссохлось во рту, течет по губам. Время скитается во мне, ждет приюта. Стон карабкается по спине. Душа, вся нарыв (я выдавливаю ее), брызжет гноем. Земля подступает к горлу. Подступает ночь. Ножницы ног разрезают пространство. На уроке труда разрезают пространство. Уроки труда выгребают ночь. Запятые бровей продолжают наш разговор. Но глаза молчат, глаза, точки. Принимайте жизнь как таковую. Но жизнь только холст. "Он и хорош тем, что чист". Но он пуст. И время, враг белого, сделает заметней грязь завтра же.По моим ощущениям: зима – это утро. Лето – день, только. Осень – безусловно, вечер. Необъяснимо, но я убежден. Будущее отличается от настоящего тем, что изменить в нем ничего нельзя. Любое изменение есть уже настоящее. Прошлое всегда между настоящим и будущим. "Холод, мрак, одиночество, – открываю Козина. – Одиночество не потому, что люди оставили, нет! А потому что люди не стоят этого сближения. Нет людей. Не стало людей. Нет веры в людей. И оттого на душе мрачно. Не от старости мрачно, а от черноты души человеческой…". Проснулся с утра, чувствуя себя нормально, но вставать, двигаться, а тем более жить не хочется. – А вы войдите в этот сюжет, как тень отца Гамлета, – вспомнил слова Виктора Николаевича, сказанные женщине, остановившейся между фотографом и людьми. Стоя в поликлинике в очереди за инсулином. «И премии, кому премии вручают, – осыпают слова, – все своим, когда последний раз рядовым вручали? Сказки. Лапшу вешают. Все против нас». Какие-то старухи пролезают без очереди. Проплывают медсестры.Тяжело быть пьяным среди трезвых. Как это гадко вообще жить, отстаивать свои две ноги, две руки и голову. И теперь –надо жить, хотя все аргументы против. Нет, жизнь не зебра, то черная, то белая, которую быстро переходишь – и вот, ты на другой стороне, свободной от сбиваний. Жизнь сама дорога, долгая, мучительная, темная, разбитая от ожиданий. Ты останавливаешься перед ними, которые изредка переходят дорогу, изумленно смотришь, как они перешли, и трясешься дальше, без конца и без края. Прошлой ночью я проснулся от ужасного сердцебиения. Будто в груди разрывались снаряды. То ли сон, то ли, в самом деле. Но разницы не было. Если даже был сон, то не уступал реальности, становясь ею.Я бежал на балкон. Солнца, утешавшего небо, не было. Лицо неба заплыло от слез, скрыв глаза. Небо казалось безутешным. И, несмотря на это, тополя, бормоча молитвы, протягивались к нему… Земля просит у неба, небо – у земли.Настоящее творчество – завтрак, обед, ужин для желудка. Остальное, как правило, только для забавы и удовольствия.…И иногда смерть мне представляется маленькой девочкой, тропинкой между непроходимой жизнью. И уже не слезы – само время бежит по щекам. Я чувствую бога в непрерывной череде трагедий. Сейчас, когда я отливаю в туалете, я вполне вижу небо, под которым меняуже нет. Гибель в моих руках. Каждодневная боль от неслиянности с жизнью. Встречный воздух – как удар в лицо. Все внутри воспалено, открыто. Где бы я ни шел, где бы ни был,
