вечно показывающие одно и то же, к концу смены воспринимались, как безликая мебель, хотя нет, хуже – они слегка гудели, не давая расслабиться полностью.
«Надо выключатель поставить» – изобретал я.
Проблема в том, что по правилам видео мониторинга, оператор был ограничен в правах. Вся проводка, все кабели были заделаны наглухо в коробах, никаких розеток, все опломбировано. Однако гудение этих ящиков здорово меня раздражало, и я объявил этой технике войну.
– Алексей, – встретил я Лешку, – а где Антонина наша? Услали куда?
– На больничном она. Исаев уже в курсе. Злой, как собака!
– Что с ней? – удивляясь своему равнодушному тону, спросил я.
– Да, просвистело где-то… говорит – гланды.
– Кому, говорит? – насторожился я.
– Исаев сказал. Она же у него отпрашивалась.
В моем полусонном сознании возникла необычная картинка: пустобрех Мишка, неестественно больших размеров, с болтающимся Исаевским полосатым галстуком и с Исаевской же физиономией, противным фальцетом гавкает на Тонечку Воробьеву. Испуганная Тонечка, с завязанным на шее ярко оранжевым шарфом, вжавшись в угол, хлопает испуганными глазками…
Стряхнув наваждение, вызванное хроническим пересыпанием на рабочем месте, я бессознательно проговорил:
– Навестить надо бы ее…
– Исаев меня хотел послать, потом передумал.
– А чего «Самого» нет? – заревновал я.
– В администрации он, – как-то торопливо успокоил меня Лешка, – к обеду будет.
– Ты, стало быть, свободен сейчас? – прощупывал я почву.
– Не-а, – не поддался Лешка, – ходовую надо посмотреть. Завтра в Новомосковск ехать.
– Ты один, что ли поедешь?
– Нет, – почему-то раздражаясь, ответил Лешка, – Ленка со мной, Антонина же болеет.
Леночка, наша лаборантка, устроилась к Исаеву гораздо позже всех нас. Маленького роста, худенькая девочка, испуганная по жизни, этакая «серая мышка», впрочем, не лишенная своеобразного очарования, еще не успела вписаться в наш коллектив (по крайней мере, пока ни разу не побывавшая на наших корпоративах), была небезразлична Лешке. Я «прочитал» это сразу, хотя очевидно было, что Лешка это всячески скрывал. Тут я понял, что раздражительность в голосе Алексея вовсе не была таковой. Стеснительный по натуре, он элементарно боялся ехать с ней в такую длинную командировку. Мне стало жаль моего друга, и я совсем не знал, как ему помочь.
* * *
Пока я шел домой, продумывал, стоит ли к больной Тонечке идти или стоит подождать ее выздоровления. Совесть и желание (в основном последнее) все больше и больше перевешивали чашу весов в сторону… Тонечку навестить. Аргументы возникали самые неожиданные!
Протоптанная за многие годы тропа шла через небольшой лес. Каждый куст приглашал в гости и не только меня одного. Я твердо решил осуществить две вещи: сходить к болезной Тонечке Воробьевой и, как-нибудь, сводить ее в эти самые… гости.
Я купил килограмм апельсинов (ох, уж эти апельсины, как тяжело они доставались