и на Verstehen стала праксеология. Она опиралась на логику и на общезначимые предпосылки человеческой деятельности и рассматривалась как «априорная категория» одного порядка с «принципом причинности». Так наука о человеческой деятельности стала теоретическим основанием социальной науки[131].
Позже Мизес вернулся к противопоставлению историцизма и праксеологии, уже проанализированному им в «Grundprobleme der Nationalökonomie», в трактате «Человеческая деятельность». Здесь Мизес подчеркнул жесткое различие между праксеологией, с одной стороны, и историцизмом и позитивизмом («иллюзорной социальной наукой, которая должна была заимствовать логическую структуру и модель ньютоновской механики») – с другой. Он продолжал настаивать на том, что главный тезис историцизма, согласно которому «логическая структура человеческого мышления претерпевает изменения в ходе исторической эволюции», подрывает возможность существования знания и рационального мышления, а с ними, естественно, и теоретической социальной науки[132].
Проблемы, связанные с историей и историческим знанием, являются центральной темой «Теории и истории». В этой книге Мизес развил тему эволюции социальных институтов, уже затронутую им в «Человеческой деятельности», и трансформировал праксеологию в основание для критики историцизма, сциентизма и марксизма. Его цель состояла в том, чтобы пересмотреть культурную историю Запада в свете негативного влияния этих научных школ на развитие теоретических социальных наук. В этой работе Мизес также проводит различие между историцизмом и философией истории (что представляет собой отход от позиций Менгера и Хайека).
Мизес также осуждал философию истории – понимаемую и как представление о том, что «Бог или природа или какая-либо иная сверхчеловеческая сущность провиденциально направляет ход событий к определенной цели, отличной от целей, к которым стремится действующий человек», и как источник суждений об истории[133] – за то, что она мешала рождению теоретической социальной науки. Неслучайно такая наука появилась в XVII в., когда Смит и Мандевиль поставили под сомнение веру в провидение, управляющее ходом исторических событий, и начали рассматривать историю «с точки зрения целей, к которым стремятся действующие люди, а не с точки зрения планов, предписанных Богом или природой». Однако это не было однозначным процессом. Секуляризация христианской философии спасения привела не только к возникновению теоретических социальных наук, но и к появлению философии истории Гегеля, Конта и Маркса[134].
Из этой двусмысленной ситуации и родился историцизм. Мизес считал, что он возник как реакция на «социальную философию рационализма», а также из желания сохранить «существующие институты» или даже возродить уже упраздненные институты: «…в ответ на постулат разума историзм апеллирует к авторитету традиции и к мудрости ушедших веков». Однако его исходная консервативная ориентация оказалась неустойчивой;