1988b, pp. 71–85; в последней работе на с. 79 он справедливо отмечает, что «„Сциентизм и изучение общества“ – это самый главный методологический труд Хайека» (Caldwell, 1988b, pp. 81ff.).
165
Эти надежды (см.: Hahn et al., 1929), как известно, на первый взгляд, оправдались, об этом см.: Cubeddu, 1984, pp. 179–206.
166
См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 32.
167
Там же. С. 30. О критике Хайеком Конта см.: Brown, 1984, pp. 197–201.
168
См.: Хайек Ф. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 34.
169
Там же. С. 41–44.
170
Там же. С. 49.
171
Там же. В примечании к этому отрывку (сн. 7) Хайек, как мы уже видели, признал значение Мизеса и то, что он опередил свое время. Это было очень важное признание – как и признание «„праксеологических“ наук» на с. 44 сн. 3; оно проясняет источники методологии Хайека или по меньшей мере вопрос о том, под чьим влиянием он находился в этот период. См.: Hutchison, 1981, pp. 210ff. Барри (Barry, 1979, p. 20) писал: «На самом деле многие из ранних работ Хайека по методологии [представляют собой] развитие взглядов Мизеса». Однако это утверждение выглядит чересчур сильным, как и мнение по этому вопросу Грея (Gray, 1984a). Грэй, ссылаясь на Хатчисона и Барри (рр. 17–19), писал, что «Хайек не принимал мизесовской идеи праксеологической науки о человеческой деятельности, отправным пунктом которой являются несколько аксиом об отличительных особенностях целенаправленного поведения, разворачивающегося во времени» (с. 18), а также что «Хайек никогда не поддерживал идею Мизеса об аксиоматической, или априорной, науке о человеческой деятельности, основанной на аподиктических утверждениях» (с. 9). Все это верно; тем не менее в этот период субъективизм Мизеса наложил отпечаток на методологию Хайека, как и Кант, Менгер и Поппер. В этих дискуссиях об источниках влияния странным образом отсутствует упоминание о Менгере. Скажем, Кукатас (Kukathas, 1989, p. 131n.) в фундаментальной работе, где он сравнивает Хайека с Кантом и Юмом, ограничивается лишь ссылкой на работу Shearmur, 1986, хотя это и не умаляет достоинств его текста. Однако мне представляется, что наиболее важный аспект ранних методологических работ Хайека связан с методологическим индивидуализмом, а в более общем виде – с проблемой гносеологического фундамента социальных наук, т. е. с вопросом, в котором четко ощущается его связь с наследием Менгера. Эти работы Хайека можно даже рассматривать как попытку откорректировать и осовременить методологию Менгера. Когда Шенд (Shand, 1990, p. 14), изучая отношения Хайека и «априоризма», анализирует дискуссию между Хатчинсоном, Барри и Греем о том, кто сильнее повлиял на методологию Хайека – Мизес или Поппер, и в итоге представляет праксеологию как суть австрийской школы, он, безусловно, ошибается. Напротив, австрийскую школу характеризует методологическая преемственность между Менгером и Хайеком, в то время как праксеология Мизеса представляет собой отдельное явление, связанное с этой методологией, но отличное от нее. Кроме того – не считая тех различий между Мизесом и Хайеком, на которые любезно указал сам Хайек (см.: Хайек Ф. фон.