ваниль» и «Капля меда». Когда мы отыскали его бывшего партнера и вернули большую часть его денег, Бобо вдруг стал выяснять размер наших ставок, прибедняться и плакаться в жилетку.
– Ну и народ, – покачал я головой.
– Паразит, – согласилась Энджи, когда стих голос Бобо.
Я подумал, что неплохо бы подключить Буббу к сбору информации. Но тут раздалось следующее послание:
– «Привет. Желаю удачи и везения в новом деле, и все такое. Слышал, оно того стоит. Ладно, буду поблизости. Всем пока».
Я взглянул на Энджи:
– Кто это, черт возьми?
– Думала, ты знаешь. Не знаю никакого британца.
– Я тоже. Ошиблись номером?
– Удачи в новом деле? Звучит, будто он знает, о чем говорит.
– Тебе знаком акцент?
Энджи кивнула:
– Похоже, он слишком увлекался сериалом «Питон».
– А много народу умеет имитировать акценты?
– Да пальцев не хватит.
Следующий голос принадлежал Грейс Коул. Фоном шел гомон голосов в приемном покое «скорой помощи», где она работала.
– «Я вырвалась на минутку глотнуть кофе, вот звоню. Я здесь до завтрашнего утра, звякни мне домой завтра вечером. Соскучилась».
Энджи ухмыльнулась:
– И когда свадьба?
– Завтра. Разве не знаешь?
Она улыбнулась:
– Ты влип, Патрик. И ты это знаешь, верно?
– Кто так считает?
– Я и все твои друзья. – Ее ухмылка исчезла. – Никогда не видела, чтобы ты смотрел на женщину так, как смотришь на Грейс.
– И?
Она выглянула в окно.
– Желаю тебе побольше сил. – Энджи попыталась улыбнуться, но у нее не получилось. – Желаю вам всего наилучшего.
4
В тот же вечер мы с Энджи сидели в маленькой кофейне на узкой улочке Принс-стрит, узнавая малоаппетитные подробности о состоянии простаты Толстяка Фредди.
Принс-стрит пересекает Норт-Энд от Коммершиал до Мун-стрит, и подобно большинству улиц в этом квартале здесь может свободно проехать только мотоцикл. Термометр показывал всего лишь 13 градусов, но здешние завсегдатаи сидели на улице за столиками в легких рубашках или в майках с короткими рукавами. Развалясь в плетеных креслах, они курили сигары, играли в карты и взрывались внезапным хохотом, как люди, уверенные, что находятся у себя дома.
В кофейне был всего один зальчик с четырьмя столиками на черно-белом кафельном полу, два столика приткнулись у входа. На потолке вяло жужжал вентилятор, шевеля страницы газет на барной стойке. Из-за тяжелой черной портьеры доносился голос Дина Мартина.
Нас встретили два молодых человека, темноволосые и темнокожие, в одинаковых розовых теннисках «Балли» с вырезом, открывавшим скульптурную шею, и с одинаковыми золотыми цепочками на шее.
– Вы что, ребята, затариваетесь в одной лавке? – неосторожно полюбопытствовал я.
Один из них нашел шутку настолько остроумной, что обыскал меня по высшему разряду: он так добросовестно обшаривал меня своими ручищами, что казалось, хотел меня сплющить. Наши пистолеты остались в машине, поэтому у нас забрали только